Времени прошло так много, что основная масса екатеринбуржцев и не сообразит сразу, при чем тут государство. Придется напомнить.

Тень «белой смерти»

4 апреля главврач больницы № 20 Яков Клипницер был встревожен смертью от чего-то похожего на очень тяжелую форму пневмонии двух пациентов, которых к нему направили из больницы № 24. Он позвонил ее главврачу Маргарите Ильенко, но у нее ничего подобного не происходило. Все было спокойно и 5 апреля, когда снова он позвонил с тем же вопросом. Ильенко была удивлена: где это видано, чтобы в конце XX века люди массово умирали от пневмонии.

Однако уже скоро на ее больницу обрушился поток тяжелых пациентов. Они страдали от высокой температуры, головной боли, кашля, рвоты, озноба и боли в груди. Некоторые после того, как им оказали первую помощь, чувствовали себя лучше и уходили домой. Их находили на улице без сознания. Для начальника приемного отделения больницы № 20 Розы Газиевой ночь дежурства с 5 на 6 апреля оказалась, наверное, самой страшной в жизни: за несколько часов на ее глазах, несмотря на отчаянные усилия, ушли из жизни четыре человека.

Согласно личным записям Ильенко, по состоянию на 20 апреля через ее больницу прошло 358 пациентов с такими симптомами, 45 из них спасти не удалось. Общее число умерших оценивается в шесть десятков человек. На расположенном в зоне поражения керамическом заводе умерло 18 человек из двух тысяч работавших. Раиса Смирнова, кстати, работала там же.

Свердловск оказался охвачен глухой паникой. Шепотом передавали рассказы о том, что в городе заболевает все больше людей, и многие умирают. Шок усугублялся тем, что в нашем северном городе отродясь не было никаких эпидемий страшнее гриппа.

Фаина Абрамова, специалист с огромным опытом, преподаватель Свердловского медицинского института, провела вскрытие одного из пациентов и заподозрила сибирскую язву. Это было очень странно, поскольку никто не помнил вспышек этой болезни в городе. Но обследование других пациентов подтверждало диагноз.

Согласились с ним и приехавшие из Москвы специалисты. Замминистра здравоохранения Петр Бургасов авторитетно заявлял свердловским медикам: мы выявили источник инфекции, это мясо больного скота, которое из-под полы продавали в городе. В том же духе информировали население.

Однако местные патологоанатомы переглядывались: симптомы, которые они видели, указывали на легочную форму сибирской язвы, ею через пищу заразиться невозможно. Кроме того, кто-то отдал распоряжение срочно асфальтировать грунтовые дороги в районе вспышки болезни и мыть дорожное покрытие, стены домов, деревья. Да и зачем, если речь идет об опасной, но обычной инфекции, вместо нее писать в больничных картах и свидетельствах о смерти ложные диагнозы — «пневмония», «сепсис 022»?

Показательна и такая деталь. Раз за разом выезжая в район, где произошла вспышка заболеваний, Бургасов ничем не выдал то, что он не просто здесь уже бывал, он здесь несколько лет жил и работал — на объекте, который окружающий мир знал по обозначению «военный городок № 19».

Наследники самураев

Мое личное знакомство с этим местом оказалось… романтическим. В институте я влюбился в сокурсницу. В те годы у меня была склонность все делать кружным путем. Поведать о своих чувствах я почему-то мог, только придя к ней домой. Адрес добыл обманом в деканате. А потом мне стало казаться, что я в бреду: нужно было проехать на улицу Современников, но… в городском справочном бюро пожимали плечами, и даже таксисты ничем не помогли. Тем не менее я продолжал копать, и поиски привели меня к глухому забору с КПП.

В Свердловске секретностью вряд ли кого-то можно было удивить, но даже по меркам нашего города это была «тайна, завернутая в загадку». Мы знали, где у нас делают ракеты, а где институт «ориентации в безвоздушном пространстве». А вот об этом предприятии не было известно ничего.

Время, кстати, почти ничего не изменило. Давно написаны горы книг, как советские ученые и рабочие создавали ракеты и атомные бомбы, опубликованы даже пачки официальных документов тех лет. Признаны даже вещи, которые не очень стыкуются со стерильными представлениями о гуманизме: например, чудовищные учения на Тоцком полигоне. А вот о работах над бактериологическим оружием до сих пор не рассказано почти ничего. Видимо, причина в том, что оно любому человеку кажется даже более омерзительным и жестоким, чем атомное.

Но мало ли кому что кажется, подобно физике или химии, прогресс в области биологии XIX—XX веков был поставлен на службу войне. Наперегонки работали ученые всех мировых держав. Ведь превратить бактерии и вирусы в оружие не так уж легко. К примеру, массированного заражения можно добиться, только если распылить «материал» на большой высоте — между тем большинство природных возбудителей инфекций пребывание на открытом воздухе в течение нескольких часов не перенесут.

Поэтому внимание создателей оружия уже давно привлекла сибирская язва — тяжелая инфекция, которой люди заражаются в основном от скота. Дело в том, что в неблагоприятных условиях эти бактерии переходят в состояние спор, и тогда они могут в абсолютной сухости, на жаре или морозе ждать своего часа… десятилетиями.

Разработками в этой области занимались японцы. Соответствующие материалы были захвачены советскими войсками. Разбором трофейных наработок и их развитием («тема Л4») занялись в нескольких институтах, в том числе специально созданных для этой цели. Один из них в 1946 году занял строения военного училища в южном пригороде Свердловска.

Никто не задумался о том, что эти учреждения создают угрозу округе — в конце концов доселе и у нас, и за рубежом биологические институты стояли прямо в гуще городских кварталов.

Но в 1953 году прозвенел «звоночек»: на объекте в Кирове произошла утечка «материала», заразился и погиб молодой ученый. Хуже того, бактерии ушли в городскую канализацию, где, невзирая на все дезинфекции, еще долго жили в организмах крыс, даже смутировав и став еще опасней. Однако эту трагедию, как это часто бывает, сочли досадной случайностью.

Труд многих десятилетий увенчался успехом, болезнь стала оружием. Свердловское предприятие занялось его промышленным производством. В питательном бульоне строго определенного состава и при тщательно выдерживавшейся температуре разводили бациллы, потом смесь высушивали (микробы переходили в состояние спор), мололи в тончайший порошок, невидимую пыль, способную надолго повисать в воздухе. 50 килограммов этого состава, если их рассеять над городом с населением полмиллиона, могут уничтожить за несколько дней 20% его жителей.

Это была, кстати, лишь часть наших работ в этой сфере. В других институтах ученые методом генной инженерии пытались вывести вирусы повышенной смертоносности (программа «Фактор») микробов, устойчивых к современным антибиотикам (программа «Костер»), а также пытались создать вещества, способные свести с ума огромные массы людей (тема «Флейта»). Пока ВОЗ гордо сообщала об уничтожении во всем мире оспы, с ней продолжали экспериментировать в Новосибирске. Подписание в 1976 году международной конвенции о полном запрете этого вида оружия мало что поменяла. Советское руководство исходило из того, что империалистические державы не прекратили работ в этой сфере, и отставать от них нельзя.

[photo]2452[/photo]

«Казалось, еще немного, и он расплачется»

Вся эта история известна со слов всего нескольких людей, в том числе Канатджана Алибекова, занимавшего ключевые посты в советской бактериологической программе. Когда она была закрыта, в середине 90-х он сумел, будучи носителем секретов высшей категории, выехать в США вместе с семьей.

Непосредственным участником свердловских событий Алибеков не был, сообщает лишь то, что ему довелось слышать от других. В 1984 году он был руководителем аналогичного завода в казахском Степногорске, и начальник отдела специальной техники безопасности подполковник Лепешкин привел к нему в кабинет не так давно прибывшего из Свердловска офицера Николая Чернышева.

Во время непринужденной беседы Алибеков заметил, что у этого офицера, которому не было еще и сорока… трясутся руки.

«Перехватив мой недоуменный взгляд, Лепешкин ухмыльнулся:

— Коля, — сказал он, повернувшись к Чернышеву, — может, стоит рассказать нашему начальнику Канатджану о том, что ты натворил?

— Ну-ка, ну-ка, рассказывай, — с улыбкой предложил я. — Даю честное слово, что тебе ничего не будет.

Но Чернышев неожиданно покраснел. Он сидел молча и маленькими глотками пил чай.

А Лепешкин был уже не в состоянии остановиться.

— Слышал об аварии в Свердловске?.. А знаешь, из-за кого это все произошло?

— Из-за кого?

— Да вот он — виновник, сидит напротив тебя.

Не веря собственным ушам, я молча смотрел на Чернышева. Лицо его было неподвижным, словно маска. Он сидел, уставившись в одну точку, и только руки тряслись, будто у немощного старика. Казалось, еще немного — и он расплачется».

Картина случившегося, по описанию Алибекова, проста и буднична.

В последнюю пятницу месяца (30 марта) рабочий обнаружил, что фильтр в системе вентиляции завода засорился. Он его снял — и тут его смена закончилась, новый он поставить не успел, но оставил начальнику смены записку, что фильтра в системе нет. Однако начальник смены — им и был Чернышев — тоже торопился уйти, запись в журнале не сделал, устно сменщику информацию не передал, даже записка куда-то затерялась.

И следующая смена спокойно включила вентиляцию. Загрязненный воздух потоком пошел на улицу. Всем нам крупно повезло, что в этот момент дул северный ветер — смертоносная пыль пошла из города. Дуй ветер в противоположном направлении, жертв было бы существенно больше.

Живое напоминание

Жертвы тех событий пострадали дважды: вначале от инфекции, затем от режима секретности. Ведь никто так и не признал, что виною всему было не мясо. А раз так, с какой стати людям платить какие-то компенсации?

В апреле 1992 года Ельцин подписал закон о выплате пенсии семьям погибших. Там, кстати, не было ни слова о причине трагедии, речь лишь о помощи семьям умерших «вследствие заболевания сибирской язвой в городе Свердловске (ныне — Екатеринбург) в 1979 году». Это никакое не признание вины — мало ли, просто государство решило помочь людям, потерявшим родных во время некой эпидемии.

Но главная хитрость закона в том, что в апреле 1979 года ни в больничные карты, ни в свидетельства о смерти никто не вписывал страшный диагноз. А в 1992 году никто не озаботился прописать процедуру, по которой человека можно было задним числом, спустя 13 лет, признать «умершим вследствие». И, соответственно, за 23 года действия закона никто по нему не получил ни копейки! Не говоря уж о том, что по нему выжившим и их родственникам не причитается вообще ничего.

Поражает даже не бездушие, а близорукость чиновников. Им ведь, по идее, выгодно как раз выплатить деньги пострадавшим. Там речь идет всего о нескольких сотнях человек, это простые, неизбалованные люди, претендующие на скромные суммы. Но если их не заплатить, они регулярно будут напоминать обществу — не только о себе, но и о многих других проблемах, о которых до сих пор в Екатеринбурге были склонны забыть.

В 1979 году производство на объекте было прекращено, точнее, переведено в Казахстан.

В своих воспоминаниях Б. Н. Ельцин утверждал, что он, будучи первым секретарем обкома КПСС, в 1980 году принял решение вынести опаснейшее учреждение из города. Но, видимо, вопрос решался на более высоком уровне, и объект оставили на прежнем месте. Еще десяток лет «19-й городок» оставался «хранилищем боевого материала», того самого порошка. В 1988 году все наработанные в СССР запасы «сибирки» были вначале вывезены на станцию Зима в районе Байкала, а затем на испытательный полигон на острове Возрождения в Аральском море, где были уничтожены.

Вопрос, однако, в том, что стало с подземными сооружениями завода. Они наглухо залиты бетоном? Или подвергнуты супердезинфекции? А может, просто заброшены, как это стало со многими ставшими ненужными сооружениями эпохи «холодной войны»?

Есть упоминания, что в «19-м городке» была еще одна авария: в 1985 году биоматериалы прорвались в канализацию. Причем гражданские службы ничего не заметили, потому что, как утверждают, у объекта были свои очистные сооружения и собственный сток. И якобы где-то под землей до сих пор есть заполненное грязной водой шламохранилище.

Американские ученые, посетившие остров Возрождения в 1995 году, обнаружили, что микроорганизмы не только уцелели, но и снова мутировали в более опасные формы. Дурно становится, как подумаешь, что где-то под полуторамиллионным городом могут затаиться подобные «опасные формы».

Самое невероятное, что прозвучавший на весь мир, овеянный мрачной славой «19-й городок» жив и сегодня. Это НИИ «Центр военно-технических проблем бактериологической защиты» Министерства обороны. По скупым официальным сообщениям, там занимаются созданием вакцин. Кстати, режим секретности там если и ослаб, то ненамного. Улица Современников появилась на картах — но пройти на нее без пропуска до сих пор невозможно.

Почему бы его не перенести в какое-то глухое место? Ведь даже строить ничего не надо, в стране после сокращения Вооруженных сил значительное число заброшенных военных городков, оборонных предприятий. Конечно, переезд — это тоже затраты. Тех, кто решает его судьбу, похоже, нисколько не волнует ни то, каково жить людям вокруг, ни инвестиционная и прочая привлекательность третьего по значимости города страны.

[photo]2450[/photo]