Креатив на районе
В этот четверг в международном выставочном центре «Екатеринбург-ЭКСПО» открылся I Евразийский фестиваль современного искусства, презентовавший нам больше сотни творцов из российских регионов и зарубежья, в том числе из Китая.
Действительно ли творчество актуальных художников прочно вошло в повседневную жизнь? Правда ли, что оно понятно даже «гопнику из трущоб»? Своим мнением с «УР» поделилась московская художница, куратор арт-проектов Марина ЗВЯГИНЦЕВА.
Город как арт-объект
— Знаете, уральская индустриальная биеннале показала, что ваш город находится в более выигрышном положении, чем Москва, — начинает Марина Звягинцева, приехавшая в Екатеринбург по приглашению Уральского филиала Центра современного искусства. — Атмосфера Екатеринбурга, его масштаб позволяют художникам захватывать пространство более полно. В Москве никуда не вклинишься со своими объектами. А здесь можно писать с размахом. Во время крупных фестивалей этот город словно сам становится одним большим арт-объектом.
— Вы известны серией проектов «Спальный район». Как пришло в голову перетаскивать актуальное искусство на окраины?
— Я живу в районе Выхино-Жулебино. Вам это название о чем-нибудь говорит? Нет. Людям нравится жить в спальных районах: там тихо, есть магазины, кинотеатры, детсады. Но почему никто не едет туда из центра? Потому что смотреть нечего. Это однотипные дома, однообразная инфраструктура, неуютные улицы — и все серое. И как привлечь внимание горожан к месту, в котором проводишь значительную часть жизни? Нужно создать точку притяжения. Культурную. Так в 2009 году и родился проект «Спальный район». В рамках 3-й московской биеннале мы провели уличную инсталляцию из 70 кроватей, каждая из которых была площадкой для высказывания конкретного художника. И на станцию метро «Волжская» повалил народ!
— И как же все отнеслись к творческой авантюре?
— Когда люди стали присаживаться на кровати, я как куратор поначалу, конечно, сопротивлялась. Но потом поняла, что для российского человека вступать в коммуникацию с арт-объектом — нормально. Если не сел, не потрогал, значит, неинтересно. Потом некоторые авторы даже переживали, если их творения обходили вниманием. А сперва-то в один голос кричали: «Марина, сопрут!». Действительно, все очень боятся вандализма, и переход из закрытого пространства выставочного зала на улицу достаточно болезнен. Но именно паблик-арт, выбивая из привычного стандартного состояния, помогает насытить окружающее пространство смыслами, делает жизнь людей интереснее. Он может менять облик города, создавая каждому району уникальное лицо.
Рецепт от вандализма
— Но страхи не беспочвенны: портить и разрушать наши соотечественники мастера!
— Да, никто не отменял подвыпивших хулиганов. В этом для художника, выходящего на открытое пространство, всегда будет фактор ограничения и момент провокации. Плюс цензура: по улице ходят от мала до велика, и мы не вправе запретить гулять рядом с объектом мамам с колясками и малолетним детям. Да и погодные условия — дожди, снега — не зависят от нашего желания. Автор должен понимать, что объект на улице и в зале воспринимается по-разному. Куча мусора на полу в галерее — арт-объект, на тротуаре — нет. Ажиотажа точно не вызовет (смеется).
— А обязательно должен быть ажиотаж?
— Как правило, объекты уличного искусства вызывают у горожан сильное возбуждение. Есть те, кто пишет жалобы в разные инстанции, кто-то говорит «прикольненько» — равнодушных точно нет. Но проблема в том, что делать уличные объекты на постоянной основе очень и очень непросто. Сопротивляются власти, жители. В 2011 году в рамках 4-й Московской биеннале мы делали проект «Дом художника/Спальный район» в Южном Бутово. Проект собирали в инсталляцию из строительных вагончиков, и люди думали, что идет очередная стройка очередной многоэтажки. Возмущались. Потом один из авторов установил на свой вагон арт-объект в виде огромного муравья.
— И он изменил ситуацию?
— Да! И я уверена, что лет через пять уличные инсталляции будут для горожан такой же нормой, как на Западе. Например, возьмем проект «Море спального района». Один из объектов представлял собой лежаки из мягких водопроводных прокладок для труб, которые символизировали серость и унылость окраины. Но они пользовались бешеной популярностью у детей и взрослых. Увы, объект прожил около 1,5 месяца, так активно его «смотрели».
[photo]2277[/photo]
Люди включены
— А мог бы остаться навсегда…
— В этом плане меня очень радует памятник клавиатуре, стоящий в вашем городе уже который год. На мой взгляд, чтобы произведение искусства осталось на улице, нужно очень много совпадений. Во время проекта «Спальный район. Открытый урок» в Центре образования № 109, которым руководит российский профессор, член-корреспондент РАО Евгений Ямбург, в процесс включились даже школьники. Наблюдая за работой художников, один из ребят тоже решил создать инсталляцию и развесил свои дневники с 1-го по 11-й класс — с двойками-пятерками, замечаниями и похвалой. Назвали «Классные мемуары», и они пользовались у ребят успехом — как-никак автор их — сверстник, одноклассник...
— Мальчик с улицы вряд ли бы создал что-то подобное…
— Да, ребенок занимается живописью, и сознание у него для коммуникации на языке современного искусства было, можно сказать, подготовлено. А некоторые педагоги, наоборот, сперва насторожились: для них современное искусство — это провокация. Но не стоит судить о нас только по тому, что делал Олег Кулик или арт-группа «Синие носы»!
— Да уж, если бы они делали проект в какой-нибудь школе, нужно было бы ставить гриф «18+»…
— Тот же Ямбург сказал, что раньше люди жили и работали в окружении объектов, которые создавали их современники: художники, архитекторы, дизайнеры. Сегодня горожане существуют отдельно от современного искусства, и паблик-арт — своеобразный мост между ними. Другое дело, как в обновленном художниками пространстве чувствуют себя обычные люди. Возьмем историю с проектом «Арт-прививка» для Морозовской детской больницы. Сперва я не понимала, как современное искусство может соотноситься с детьми, тем более больными. Что главное в посещении любого медучреждения? Отвлечь ребенка от страха перед встречей с врачом и процессом лечения. Но не во всех российских больницах есть игровые комнаты, где бы ребенок мог отвлечься от страхов. И мы превратили все здание (кроме исторического фасада) в единое игровое поле с элементами интерактивности. В частности, на дверях кабинетов врачей вместо номеров развесили изображения фруктов и овощей. Дети, занятые изучением объектов, перестали капризничать.
Тренируемся на муравьях
— Существует мнение, что городское пространство, будто бы предназначенное для человека, на деле его подавляет…
— Согласна. Поэтому нам есть с чем работать. В городах не так много мест, где можно чувствовать себя комфортно. Сейчас, правда, оборудуют все новые и новые парки и скверы, но когда пространство насыщено удобствами, встает вопрос: а дальше что? Тут и подключаются художники. Наша задача сделать место креативным, заставить остановиться, лучше — задуматься, перевернуть представление о привычном. Даже у властей — когда мы делали «Море спального района», администрация парка выдала лежаки, которые валялись на складах и могли не увидеть солнечный свет еще очень долго.
— А вот глобальный проект «Пермь — культурная столица Европы» провалился… Между тем лебеди из автомобильных шин, созданные простыми умельцами, продолжают жить!
— Нельзя насаждать современное искусство силой. Обычные люди могут его просто не переварить. Это очень медленный процесс, требующий образовательного вложения в том числе. Если говорить о так называемом «ЖКХ-арте» (смеется), то вот это как раз пример того, как НЕ надо делать. Когда люди воспринимают лебедей из шин, ежиков из пластиковых бутылок и чебурашек из магнитных дисков как красоту, это показывает не очень высокий уровень визуального воспитания. Тренировать вкус нужно на хороших примерах.
— Но даже наивное — все равно искусство!
— Наив, конечно, тоже имеет право на существование, но не стоит ставить его на одну ступень с современным паблик-артом. Металлических муравьев от резиновых лебедей отличает наличие авторской концепции, внутреннего слоя, глубинной идеи. В этом, кстати, самая большая сложность паблик-арта: оставаясь искусством, нести смыслы не в упрощенной, но доступной обычному человеку форме. И что радует, люди подтягиваются: не догнав авторскую идею, они придумывают что-то свое. А это самое главное.
ДОСЬЕ
Марина ЗВЯГИНЦЕВА окончила художественно-графический факультет Московского государственного педагогического института. С 1992 года — член Творческого союза художников России, с 2001-го — член московского Союза художников; дважды номинант премии Кандинского (2008 и 2009), номинант премии АРХИWOOD (2012) и Всероссийского конкурса «Инновация» (2012).
Основные выставки 2014 года: персональный паблик-арт проект «Море спального района», ГЦСИ и парк «Кузьминки»; инсталляция Энергетическое дерево «Connect» на XI Международном фестивале «Усадьба Jazz» в музее-усадьбе «Архангельское»; инсталляция «Пульт управления информацией» фестиваль Artplay; проект «В зоне урбанизма» в рамках акции «Ночь в музее»; проект «Контекст обитания» в рамках акции «Ночь в музее»; проект «ZOO-ZOO» в рамках акции «Ночь в музее» в Государственном Дарвиновском музее, куратор и участник проекта «Арт-прививка» и т. д. Работы находятся в Музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки, галерее Николы Манукяна (Нью-Йорк, США), а также частных коллекциях Англии, Франции и России.
СЛОВАРЬ
Паблик-арт (англ. public art) — искусство в городской среде, ориентированное на неподготовленного зрителя и подразумевающее коммуникацию с городским пространством.
[photo]2276[/photo]
Марина Звягинцева. Фото Натальи ЖИГАРЕВОЙ.