Граждан — на сумму от 2 до 2,5 тыс. рублей, должностных лиц — от 4 до 5 тыс., юридических лиц — от 40 до 50 тыс. Причем, «с конфискацией предмета административного правонарушения». Что подразумевается под предметом правонарушения, в законопроекте не уточняется. При этом в пояснительной записке к проекту жестко критикуются такие, например, англицизмы, как «сейшен», «дилер», «бутик», «гаджет». Все они, указывают депутаты, имеют эквиваленты в русском языке. Под опалу попали даже «менеджер» и «бизнес-ланч».

Комментировать инициативу Думы, прямо скажу, уже неинтересно — все как у Высоцкого: «Он над нами издевался — сумасшедший, что возьмешь»… Общеизвестно, что значительная доля слов в русском языке в разные исторические периоды была заимствована из языков иностранных. По некоторым оценкам, до 80% слов в нашем языке — заимствованные. И ничего в этом ни зазорного, ни постыдного нет. Любой язык живет своей жизнью и переживает естественные лингвистические процессы. К ним относится отмирание определенных слов и идиом (превращение их в так называемые «архаизмы»), а также формирование новых («неологизмы») и проникновение в язык иноязычных элементов (последние именуются «варваризмами»). Масштабы этих естественных процессов различны, амплитуда восприимчивости конкретного языка к «иностранным интервенциям» может быть весьма широкой. Но примеров языковой «китайской стены» для «варваризмов» лингвистика не знает. Напротив — скорее, можно столкнуться с ситуацией, когда язык подвергается настолько тотальному воздействию «импорта», что трансформируется не только лексика, но даже фонетика и грамматика. Классический прецедент — английский язык. В силу реалий британской истории — норманнское завоевание, длительное существование в Британии французского языка в качестве официального — он предельно удалился от родственных ему германских языков и приобрел черты, сближающие его именно с французским, которому свойственна простая грамматика при невероятно сложной фонетике. В немецком, например, абсолютно противоположное положение.

В русском языке в этом отношении — случай совсем специфичный. По констатации историка Евгения Понасенкова, «только невежда может быть не в курсе, что в русском языке практически нет никаких других опорных слов, кроме так называемых иностранных. В особенности — все, что связано с цивилизацией. Названия всех наук (физика, химия, биология, история, астрономия, математика), всех видов искусств (музыка, театр, опера, балет), всех правительственных органов (парламент, президент), все религиозные термины (христианство — в том числе), все литературные жанры — не русские слова. Даже баня — латинское слово». Общеизвестен в русском языке огромный пласт тюркизмов (слов, заимствованных из тюркских языков — результат вековых контактов славян со степняками): башмак, кафтан, барабан, сарай, изюм, казак, атаман… Из европейских же языков в русский язык трижды имело место массовое «вторжение». При Петре I — причины и характер этого явления, думаю, объяснять не надо. Затем в первые годы Советской власти. И после — в эпоху «перестройки» и ельцинских реформ. Смена цивилизационного состояния России, ее бурное и болезненное возвращение в мир после семи десятилетий самоизоляции не могло не дать именно такового эффекта.

При этом большинство попавших в русский (и любой другой) язык «варваризмов» быстро «натурализуется» и очень скоро перестает восприниматься как что-то чужеродное. Помните у Маяковского: «Он был монтером Ванею, но в духе парижан присвоил себе звание «электротехник Жан». И греческое слово «электротехник», и французское «монтер» — давно обрусели и сегодня совершенно лишены какого-либо смыслового налета «импортности». Разве кто-то помнит теперь, что это из немецкого языка пришли к нам слова «стул» (Stuhl) и «слесарь» (Schlosser)?

Сказанное не исключает феноменов «борьбы за языковую самобытность», время от времени имевших место в истории. Но сам характер этой борьбы — различен и окрашен в специфические тона. Так, многие страны, боровшиеся за политическую независимость, включали в арсенал собственных революционных действий и «лингвистический национализм». Провозглашали лозунг «изгнания чужеземцев»: так обстояли дела в Чехии, Греции, Сенегале, на Филиппинах (вожди национально-освободительного движения в последних двух странах Леопольд Сенгор и Хосе Рисаль были крупными поэтами). В этом же ряду — и общеизвестная история с восстановлением мертвого языка «иврит» в сионистской среде с последующим превращением его в действующий государственный язык Израиля. В ряде современных стран Европы (Франция, Польша) действуют законы об охране национальных языков от чрезмерной «варваризации». Кстати, инициаторы нынешнего законопроекта из ЛДПР ссылаются как раз на эту практику. Однако нетрудно заметить: почти все описанные примеры взяты из истории движений за национальную независимость малых стран (французский случай — особый). А как обстояли с этим дела в России и других великих державах?

В Российской империи попытки «чистить язык» от поползновений «Запада» предпринимали славянофилы — исходя из собственных идеологических установок. Что показательно, у них это всегда оборачивалось натуральной карикатурой, и не только словесно: по иронии А. Герцена, «Хомяков (лидер «патриотов») одевался столь национально, что народ принимал его за персиянина». Классикой стала деятельность министра народного просвещения адмирала А. Шишкова (начало XIX века) в качестве лидера общественного объединения «Беседа любителей русского слова», где последний пытался на практике изгнать из русского языка все иноземные элементы, заменив их отечественными. Получалось следующее: скажем, фраза «Франт идет по проспекту в театр» заменялась на «Хорошилище грядет из гульбища да во ристалище». Не случайно эти потуги вызывали постоянные злые насмешки Пушкина: в «Онегине» у него есть характерный пассаж — «Ле комильфо… Шишков, прости: не знаю, как перевести»…

Но самое интересное здесь показал ХХ век. Практика государственной «патриотизации» языка имела место исключительно в странах, где восторжествовали тоталитарные режимы. «Первой ласточкой» стал демарш Ленина, требовавшего заменить слово «дефекты» на «недостатки» и заявившего: «Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?». Потом эту инициативу подхватил Гитлер, при котором в Германии такая практика стала широкомасштабной и абсолютно официальной. В Третьем рейхе даже греческое «телефон» заменяли «дальноговорителем». После Второй мировой войны эстафета перешла к Сталину — в рамках широко известных репрессивных кампаний против «космополитизма» и «низкопоклонства перед Западом». В это время, в частности, из спортивной терминологии изгонялись слова «форвард» и «голкипер»… Наконец, нечто подобное практиковалось и в маоистском Китае в годы «культурной революции».

Каким образом будет исполняться закон, в случае его принятия, в нашей стране сегодня, предположить невероятно сложно. Какое слово считать иностранным? С какого периода его проникновения в русский язык? Скажем, те же «менеджеры» и «бутики» русифицировались настолько, что давно уже стали полноправной частью нашего языка. Более того, найти им полноценную замену практически невозможно. «Бизнес-ланч» несет совершенно определенную смысловую нагрузку, это далеко не одно и то же, что «обед». А чем вы замените «менеджеров»? Управляющими, приказчиками? Перевод будет, прямо скажем, неполноценным. Некоторым современным техническим терминам нет замены в русском языке в принципе. Я уж не говорю о словах, которые были заимствованы 50—100 лет назад. Тут и вовсе придется проводить специальную лингвистическую экспертизу, чтобы определить, где исконно русское слово, а где — иностранное. И потом, самое главное, никакие законодательные запреты, касающиеся языка, не действуют. Употреблять «гаджет» и «бутик» не перестанут даже под угрозой штрафов. По счастью, язык живет совершенно своей жизнью, не подчиняясь законам, которые предлагают наши народные избранники. Кстати, «депутат» — тоже не русское слово…