Иному хватило бы поводов для гордости на всю оставшуюся жизнь. Но когда речь идет о Мазаеве, об этих творческих достижениях вспоминаешь во вторую очередь, потому что в первую очередь он не объемщик, он градостроитель.

В массовом сознании архитектор — это тот, кто проектирует здания, то есть как раз объемщик. Это, конечно, правильно, но…

— Архитектура — это взаимосвязанные кластеры. Некогда нечто единое, она, как всякая современная наука, прошла стадию деления, специализации: один проектирует театры, другой — спортивные сооружения. Разделение стало функциональным, но в то же время архитектор в любой момент может перейти в другой кластер, потому что нас учили проектировать не театры, не жилые дома, а проектировать вообще.

И в то же время, после многих лет в профессии, я все же понимаю, что есть разница между проектированием объектным и проектированием градостроительным. Это две принципиально разные сферы. Микро и макро. Когда проектируются объекты — и когда проектируется система, в которую входят эти объекты. Никто не патриций, никто не плебей — просто разные задачи.

[photo]1779[/photo]

* * *

Путь Григория Мазаева в профессию начинался традиционно — с рисунка, с изостудии. Отец юного художника, видный инженер-оборонщик, заместитель самого Льва Люльева, до последнего надеялся, что сын пойдет по его стопам, но Григорий заявил, что все эти летающие штуки его мало интересуют, ему интереснее то, что стоит на одном месте. Подал документы на строительный факультет УПИ… и оказался в числе первых студентов Свердловского филиала Московского архитектурного института. Заканчивал в 1973-м уже Свердловский архитектурный — притом, что он-то из вуза в вуз не переходил, это они устроили вокруг него реорганизационный хоровод.

Закончив учебу, остался работать на родной кафедре жилых и общественных зданий, затем принял предложение главного архитектора Свердловска Геннадия Белянкина, своего учителя и коллеги, и перешел к нему на должность одного из заместителей, стал главным художником города.

Изначально круг обязанностей ограничивался рекламой, но очень скоро Геннадий Иванович загрузил зама по полной программе — и фасадами, и интерьерами крупных зданий, и благоустройством.

Надо помнить, что это был период массового панельного строительства, индивидуальные проекты пробивались как отдельные травинки сквозь асфальт. И тем, кто пытался хотя бы внутренне равняться на те образцы, по которым учили, было очень грустно.

На согласование Мазаеву приносили листы, расчерченные аккуратными клеточками фасадов, отличавшихся только цветом балконных ограждений. Надоело быстро. Пришел к Белянкину с идеей программы графического оформления фасадов и получил поддержку. Не всех порадовали дополнительные хлопоты: это ж надо вручную на стадии формовки панелей выкладывать фрагмент рисунка, а потом еще и вести монтаж в определенном порядке. Но опыт показал: и в рамках жесткой градостроительной доктрины, не имея возможности уйти от типовой застройки, можно придать определенное своеобразие домам и кварталам. И сейчас силуэты птицы, цветка, человека и даже комсомольского значка сообщают нам через толщу десятилетий о том, что и в ту невыразительную эпоху в нашем городе работали неравнодушные, творческие люди.

А вскоре Мазаев перешагнул на другую замовскую должность — курировать работу по Генеральному плану города. Начал (как Геракл на подряде у царя Авгия) с расчистки завалов — огромного количества несогласованных градостроительных документов.

Думать, что если проект детальной планировки, скажем, крупного промышленного узла не подписан, то ничего на участке и не строится — это не по-советски. Строится. Но не по проекту, а как бог на душу положит. Поэтому согласовать в течение года ПДП двадцати городских территорий — весьма широкий шаг в борьбе с градостроительным хаосом.

Еще одну свежую струю в городское строительство удалось внести, решив земельный вопрос — и на тот момент очень острый. Невозможно было обеспечить городской УКС площадками, так как они все оказались розданы застройщикам — промышленным предприятиям, которые держали их впрок, осваивать не спешили. Идея о том, что все эти землеотводы необходимо аннулировать и распределять землю по другим принципам, была, мягко говоря, революционной, однако Владимир Букин, профильный зампред горисполкома, ее поддержал. Постановление о том, что все участки, отведенные до такой-то даты и не освоенные до такой-то даты, изымаются, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Еще бы: руку-то подняли на «Уралмаш», «Химмаш», других промышленных китов, на которых стоял Свердловск! Скандал был дикий, но он со временем угас, а муниципалитет получил около двух тысяч участков на развитие города.

— Чуть позже, в 90-е, нас бы точно убили за такие дела, — мрачновато усмехается Григорий Васильевич.

Разумеется, не только старое приходилось разгребать, но и писать новые страницы, связанные с застройкой Комсомольского, Сортировки… Ну а самый главный труд этого периода, которым Мазаев по сей день продолжает гордиться, — это подготовка архитектурно-планировочного задания на проектирование метрополитена. Есть фотография группы авторов с их творением: тома этого АПЗ сложены в стопку чуть ли не в человеческий рост.

А летом 1982 года Белянкин, хитро глянув на заместителя, посулил ему скорые изменения в жизни. И точно: звонок облисполкома, приглашение на беседу от Федора Морщакова, первого зампреда, легендарного аппаратчика, позднее заставлявшего трепетать многих чиновников федерального уровня. Так вот, вместо ожидаемого разноса (гадал только, по какому поводу) 31-летний Мазаев получил предложение стать главным архитектором Свердловской области.

Присоединившийся к беседе Анатолий Мехренцев, председатель исполкома, до того работавший в оборонке, поинтересовался только, кем приходится соискателю Василий Николаевич Мазаев, и тут же позвонил Ельцину, первому секретарю обкома: «У меня тут Мазаев сидит, которого Белянкин рекомендует. Молодой, конечно, но у меня работал его отец — у такого отца плохого сына быть не может».

Вот ведь как бывает. Летающие изделия Мазаева-старшего, не приглянувшиеся его сыну, тем не менее в какой-то степени поспособствовали его вертикальному карьерному взлету.

* * *

Работу главного архитектора области Григорий Васильевич считает самым сложным, что есть на белом свете, — шутка ли, ведь приходится руководить всей системой расселения на огромной территории с учетом всех функциональных зон, связей, коммуникаций, обеспечивая ее комплексное, сбалансированное развитие. В том числе разрабатывать генеральные планы городов, сельских населенных пунктов. Но хоть это производство было поставлено, можно сказать, на поток, с каждым генпланом работали индивидуально, пытаясь уловить неповторимые особенности поселения.

Именно тогда, на огромном практическом материале, на статистике тотального неисполнения вполне кондиционных, казалось бы, генпланов и созрела научная концепция, отраженная затем и в диссертации, и во множестве статей — о городе как саморазвивающейся системе, требующей от архитектора внимания к своим капризам, которые на самом деле и не капризы вовсе, а закономерности развития.

— В этом мире всего-то существует четыре типа объектов: естественные, искусственные, естественно-искусственные (например, человек — родился естественным путем, а потом пошли такие метаморфозы…), и, наконец, искусственно-естественные. К последним относится и город. Мы его создали искусственно, для своих нужд, а он возьми и начни развиваться сам по себе, по своим закономерностям, и требует от нас действовать по тем правилам, которые формулирует он.

Мы-то считаем его искусственным, думаем, что как мы ему скажем, так и будет, а он эту нашу команду не воспринимает.

— А в чем тогда роль градостроителя? Если он не властен над своим детищем?

— В том, чтобы четко понять закономерности развития этого объекта и начинать свою проектную деятельность в соответствии с его природой. Если будем действовать так, то достигнем реализации примерно 80 процентов наших планов, если действуем иначе, то имеем ту ситуацию, которая есть сегодня — примерно 20 процентов.

Можно ли произвольно изменить вектор такого развития, сделать, например, вытянутый на 90 км Волгоград круглым и компактным, а круглую Москву превратить в подобие хвостатой кометы? Мазаев считает, что подобные попытки обречены на провал, потому что существует зависимость планировочной системы от свойств пространства, в котором она находится. В итоге возникают различные топологические классы городов, границы меж которыми непреодолимы, развитие возможно только в пределах своего класса. Первостроитель зачастую действовал по наитию, «нутром чуял» особенности пространств, теперь же человеку приходится свои эмпирические представления о мире переводить на язык науки, причем не только чисто архитектурной, опираться на постулаты таких дисциплин, как высшая геометрия, кибернетика…

Столь же императивны взаимосвязи структурных и функциональных элементов внутри городов. Скажем, повысив динамику развития города, мы неизбежно получим изменение планировочной структуры. Это знание позволяет предсказывать негативные последствия непродуманных новшеств, связывает прямой причинно-следственной линией, например, строительство нефтеперерабатывающего завода в Верхотурье с уничтожением исторической среды города.

— Много лет назад, когда мы делали генеральный план для Серова, нарисовали для главы и, так сказать, неформальный документ — чертеж-предостережение, на котором изображено то, что никогда делать нельзя. Не просто так, конечно, придумали, а на основе анализа планировочной структуры выявили те моменты, которые воспрепятствуют дальнейшему развитию планировки, транспортной сети… Через месяц глава звонит: «Меня тут просят объект посадить в таком-то месте…» — «Чертеж перед тобой висит?» — «Да, висит». — «В какой зоне объект?» — «Где нельзя». — «Тогда зачем спрашиваешь?» — «Ну, просят…»

[photo]1778[/photo]

* * *

Помимо всего прочего, считает Григорий Мазаев, генплан непременно должен быть красивым, доставлять эстетическое наслаждение:

— Это ведь тоже архитектурный объект, значит и к нему применимо понятие архитектурной композиции. Если генплан некрасив, в городе, который по нему построен, жить будет неудобно.

— Но мы же не птицы, мы не можем охватить взором, оценить эту воплощенную графику…

— Мы все видим и все ощущаем, когда ходим по городу. Если у нас просто прямоугольная сетка улиц, решетка, то никаких эмоций не будет. Добраться из пункта А в пункт Б — вот все, что нас волнует. Но когда в русском городе XVIII — XIX веков создавалась целая система функционально связанных площадей, которые формировали архитектурный ансамбль, — это создает совершенно иное настроение. Даже в том случае, когда многие исторические здания утрачены.

Самому Мазаеву тоже есть, чем похвастать: например, очень красивыми получились генеральные планы Кировграда, Качканара. Увы, позднее их переделали, превратив в карту землеотводов. Эстетика потеряна. А куда деваться, если в нынешнем Градкодексе никакие эстетические понятия не отражены: главное — размежевать землю и раздать под функциональные зоны…

Кандидатская диссертация Григория Васильевича легла в основу Схемы территориального планирования Свердловской области, а помимо этого была выполнена отдельная работа, прогнозирующая развитие нашего субъекта Федерации на период до 2100 года. Очень обстоятельная, опирающаяся, в частности, на Климатическую доктрину РФ, и весьма радикальная, прописывающая, например, связи с переставшим замерзать побережьем Северного Ледовитого океана, активные выходы на северо-восток через Тюменский регион до Норильска.

— Сколько это стоит? Неверная постановка вопроса. Если вы хотите, чтобы страна развивалась, то нужно это делать. Если у вас нет на это денег, значит, вы не развиваетесь.

* * *

Архитектор Мазаев строит системы не только в градостроительных проектах, но и в объемных. Ну, аэропорт — понятно. Это не совокупность фасадов и помещений, это, прежде всего, технология. Фишка системы двух галерей была в том, что она обеспечивала одновременный выход и посадку пассажиров независимо от того, к какому рукаву пришвартован нужный самолет. Как следствие — пропускная способность в 12 миллионов человек в год. Сегодня, после реконструкции, не согласованной с автором, можно, подойдя к одному рукаву, спуститься к автобусу, доехать до другого подъезда и комфортно, через рукав, пройти в салон.

— Основную территорию отдали торговым зонам, и получился ТЦ, в котором при желании можно и к самолету найти выход, и даже улететь… — иронизирует архитектор.

Храм-на-Крови — совсем другой объект: символический, сакральный. Здесь, прежде всего, архитектура… Но Мазаев верен себе. Он создает систему из двух храмов — нижнего, заупокойного, и верхнего, обращенного в будущее. А между ними, помимо лестниц — коммуникация иного рода: в правой части иконостаса — проем в расстрельную комнату. Своего рода пространственно-временной тоннель: живя в настоящем, восславляя будущее, не забывай о том, что было.

Есть система расселения, и есть система смыслов.

И еще есть система мышления. На заседаниях Градостроительного совета Екатеринбурга сольных выходов академика Мазаева ждут и коллеги-корифеи, и приглашенные. А вот авторы представленных работ слегка трепещут. Потому что разбор, которому подвергает проект Григорий Васильевич, может оказаться зубодробительным и ироничным, всякая несуразность получает должную оценку и укладывается на соответствующую полочку. Но чтобы кто-то обиделся… Чаще автор только разводит руками и смеется вместе со всеми. А что обижаться-то, если ему в руки дают, по сути, готовый план работы над ошибками?

* * *

Самый большой период своей трудовой деятельности Григорий Мазаев отдал Свердловской области, но патриотом родного Свердловска-Екатеринбурга оставался всегда. Причем здесь не только родственные чувства, не только удовлетворение от личного вклада, но и объективная профессиональная оценка. В градостроительном отношении, считает академик, Екатеринбург уверенно держится в числе национальных лидеров, сразу вслед за Москвой.

— Екатеринбург попал в очень удачную градостроительную ситуацию, когда воедино слились возможности экономики, инвесторов, того мышления, которое было у городской администрации, — и в результате появились эти потрясающие новые объекты. Можно говорить об их недостатках, но они все равно новые, потрясающие, и сегодня они вызывают просто шок и зависть по всей стране.

К перспективам Екатеринбурга Григорий Васильевич обращался не раз. В свое время он с коллегами попытался сформировать зоны совместных интересов на стыке городов, где нельзя делать что-либо, не заручившись согласием соседа. Такая работа не предусмотрена никакими нормами, и вызвала бурную реакцию со стороны примыкающих к Екатеринбургу субъектов — как, мол, можно посягать на наше неотъемлемое право построить, например, металлургический завод вблизи Шарташа…

— Мы начали рассматривать и проектировать Екатеринбургскую агломерацию как градостроительную систему с середины 90-х годов, уже в этом веке мною написана концепция Большого Екатеринбурга. Да, есть сегодня сомнения со стороны муниципалитетов, но это административный вопрос, который так или иначе будет снят. Естественный процесс развития планировочной структуры не остановить. Он может проходить медленнее или быстрее, но сопротивляться ему бесполезно. Думаю, настало время разработать градостроительный проект Большого Екатеринбурга, несмотря на все возражения. По крайней мере, будет проект — будет что обсуждать. 

[photo]1777[/photo]