И вот несколько лет спустя он сидит передо мной. Красные от недосыпа глаза. Растянутая, но «самая сексуальная» футболка. Татуировки. Пока он именует себя «романтик-скандал», критики называют 28-летнего Пинженина «одним из перспективных молодых поэтов России». Каково это — быть в тренде? Что вдохновляет современного стихотворца на шедевры? Почему профессии «поэт» не существует? Об этом и многом другом Иван Сергеевич поведал «Уральскому рабочему».

Слава мира

— У вас книга, собираете залы в российских городах. Как оно вам, бремя славы?

— Моя первая книга вышла в свет только благодаря Александру Житинскому, который первым в России выпустил сборник Веры Полозковой. Я думал, что после продажи тиража будем с женой Катей танцевать на деньгах как дагестанцы. Как бы не так! Мы сразу стали складывать собранные от продажи средства в коробку из-под конфет, чтобы выпустить второй тираж, но уже в твердой обложке. Поэтам важна поддержка от меценатов и неравнодушных людей, но самим тоже нужно шевелиться.

— Что вообще нужно молодому поэту, чтобы состояться? Когда в числе конкурентов — Пушкин, Маяковский и Борис Рыжий…

— Кхм-кхм… Вопрос из разряда «школьных времен», который меня до сих пор волнует. Мысль, лучше или хуже кого-то, ни к чему хорошему не приводит. Постоянно себя сравнивать… (пожимает плечами). Вот есть у меня друг Андрей Некрасов, актер. Он хорошо писал, но поступил на актерское отделение, и стихи — закончились. Есть мнение, что нужно жить одним каналом. Если Бог дал одно «моджо», с ним и живи. Тем более,  когда мама с папой учат любить не Стаса Михайлова, а сказки Пушкина. Не спорю, кто-то из великих сочинял, как работал. Но на постоянное сравнение с кем-либо уходит больше энергии. Меня, правда, бесит рейтинго-балльная система в современных вузах: пришел — балл, не чихнул — балл. Это неправильно. Если веришь в то, что делаешь, делай.

— Но ориентиры-то есть? На чью критику реагируете?

— Ориентиры должны быть. Главное, чтобы оценка была со стороны. Наш мирок, правда, не очень широк и объединяется в поэтическую группировку «Подельники». Но мне этот мирок очень мил и нужен. Есть люди, которые хотят оторвать мне пальцы, чтобы не писал, а есть и те, кто относится к нашему творчеству серьезно и даже пишет курсовые. «Интертекстуальность в поэзии Пинженина» — каково, а? Возможно, я живу в мире иллюзий, и ничего страшного в этом нет.

[photo]1738[/photo]

Страдания юного

— К своим стихотворениям как относитесь? Драматург Иван Вырыпаев, к примеру, запрещает ставить свои ранние пьесы: мол, он их нравственно перерос.

— Я пишу с 17 лет, но не достиг еще той зрелости, чтобы отказываться от ранних произведений. Я еще молод, зелен, сексуален и разрешаю всем читать все. И потом, если мои дети родятся, положим, некрасивыми, не перестану же я их любить! И на 100% уверен, что в несчастьях других людей виноваты… поэты. В мирах, которые они строят, все романтично, лирично, увлекательно — но в них, увы, не живут ни сами авторы, ни их читатели. Когда погружаешься в прозу Хемингуэя, просто начинаешь бредить кальвадосом. А попробуешь — гадость. Так и рушится очарование придуманного мира.

— А поэт должен страдать?

— Вы это Дмитрию Быкову скажите (биограф Пастернака, Окуджавы и Маяковского совместно с Михаилом Ефремовым издавал литературные видеовыпуски в рамках проектов «Гражданин поэт» и «Господин хороший». — Л. М.). Он, наверное, в последний раз страдал лет в 16, но стихи у него все равно очень красивые. Хотя поэзия на злобу дня меня очень раздражает. Зачем ее создают? Поссорился с родителями — накатал поэму. Помирился — снова. За политической повесткой вовсе не угонишься. Знаю единственного человека, у которого злободневные стихи крутые, — Юлию Вильянен. Эта поэзия веселая, остроумная, без морализаторства и дидактики.

— По-вашему, произведения должны быть вечными?

— Обычно на концертах я читаю то, что созвучно мне в данный момент. А вообще пришел к выводу, что написанное и долго пролежавшее — это бичпакет. Сухая лапша, суповая смесь, соевое мясо — лежат себе, ждут своего часа. Когда нужно, чтобы слушатель получил ту эмоцию, которую ты вложил в произведение, заправляешь стих кипяточком беды, добавляешь соуса расстройства — оп, и готово. Но мне самому нужно найти эти ингредиенты внутри себя — увы, не всегда получается. Это плохо. Вот если я не чувствую в словах автора искренности, тогда…. Что-то не то.

[photo]1739[/photo]

Вдохновение повсюду

— Кроме поэзии, вы занимаетесь немецким языком с детьми… А еще говорят, у поэтов тонкая душевная организация!

— Первый раз спрашивают, почему я начал работать с детьми (смущенно улыбается). Не знаю. Чайка Чурсина (санкт-петербургская певица, поэт. — Л. М.) в это дело втянула. У нее не получалось вытягивать семейный бюджет одними концертами, и она устроилась администратором в лингвистический центр. Однажды заболел учитель по немецкому, и Чайка позвонила мне. Работы на тот момент не было, как и педагогического образования. Его и сейчас, правда, нет. Хотя есть два других. Но тогда я решил рискнуть. Тем более немецкий изучал в школе с первого класса, сестра Аня закончила романо-германское отделение филфака УрГУ и замужем за коренным немцем. Каждое лето работаю с немецкими группами в Екатеринбурге, а на это 9 Мая меня вообще пригласили в Аланию вести русско-немецкую свадьбу (делает круглые глаза). Представляете?! В Турцию! 9 Мая! Русско-немецкую свадьбу! Я в шоке. А вы?

— Столь необычное предложение выльется, наверное, в стихотворение?

— Возможно. Для поэта важно, чтобы окружающий мир провоцировал на эмоцию. Именно она — в основе восприятия произведения. Причем любая. Вот, например, моя соседка по коммуналке родом из Казахстана и часто общается с мамой по скайпу. Однажды наблюдал, как они вместе готовят драники (разыгрывает сценку). В камеру соседка показывает размер соли, натирает картошку, закидывает ее в сковородку. Мама же казахская — сидит невозмутимо и руководит. А дочь дорогущий iPad засовывает прямо в сковородку: «Мама, все правильно?!». А там все шкворчит, летят брызги масла! А она туда — iPad!.. (смеется).

[photo]1742[/photo]

Быт или не быт

— Получается, быт от литературного поприща не отвлекает?

— Наоборот. Оба этих понятия, по-моему, совместимы. Ну как? Это же огромный пласт для наблюдений, впечатлений, эмоций. В голове и без того достаточно всякого мусора, о котором нужно думать. Вот, например, ипотека. Я еще не взял, но уже чувствую, что от нее дурно пахнет — как от сыра «камамбер». Реально — воняет, как носки, но вкус!.. Здесь так же. Кто знает!.. Может, когда-нибудь я перестану писать, пойду в ипотеку и стану грустным и унылым. Но — я бы ни строчки не написал, гоняй круглосуточно по городам с туром.

— Почему? В дороге столько впечатлений: неприветливые проводницы, шумные соседи, бабушки с пирожками…

— Да уж, ехали мы из Челябинска в одном вагоне с беспрерывно пукающими детьми (тихнонько шлепает губами, изображая звук «пк-пк-пк»). Но я все равно угощал их леденцами — они хоть и пукали, но пахли не хуже, чем мы… А вообще для меня, как и для любого творящего человека, важно уединение. Его нет — и стихов нет. Но «поэтом» я бы себя называть не стал.

— Скромность?

— Нет. Ну… Это вот как с филологом. Если мальчик хочет, чтобы его девочка была принцессой, он должен выбрать более серьезную профессию. Или когда родители состарятся и захотят отдохнуть, сын должен обеспечить им этот отдых. Понятие не оскорбительное, но какое-то… Когда я поступал на философский, мы с другом фантазировали, как встречаются лет через 10 одноклассники. Один (басом): «Я каменщик — этими руками кладу камень и получается целая стена». Второй (басом): «Я арматурщик — этими руками забиваю арматуры в землю и получается целый дом». Третий (фальцетом): «А я — философ. Лежу целыми днями на диване, думаю, это так интересно, пока жена работает…» (смеется). Правда, где б я был без своих учителей, которые попросту перевернули мое мировосприятие! Знаете, как у Ремарка «Если бы мы не попали в учебку, то сошли с ума».

— Что можно было перевернуть в школьнике с золотой медалью?

— Преподаватели из вузов хорошо прокачали мое «моджо». Юрий Геннадьевич Ершов, Наталья Михайловна Поляковская, Вячеслав Васильевич Скоробогацкий. Они, казалось бы, ничего не делали, но здорово научили жизни. Просто окунали мордой в ошибки и повторяли «учись-учись». Когда сидишь рядом с маминой юбкой, учишься в школе на пятерки, ты априори «любимый сыночек» и «зубрилка-отличник». Но не покажешь же в вузе «диплом хорошего сыны»! Все настройки автоматически сбрасываются, и тебе заново приходится набирать очки и статус. Каждый раз по-новому. С Санкт-Петербургом было так же: я уехал туда в 2006-м, и никому не было интересно, что я пишу и читаю. Прошло время, завелись знакомые, образовался некий творческий круг. Вот своих друзей я «поэтами» считаю.

[photo]1743[/photo]

Старые истины

— Получается, сейчас каждый современный поэт как бы сам по себе?

— Абсолютно так. Сегодня определенных литературных течений как таковых и нет. Мы все учили в университетах, что все придумано до нас, и мы всего лишь сидим, ждем свое латте и заряжаем iPаd. И строки «я вас любил» может написать чувачок, который ни одной книги в жизни не прочел. Но он будет клясться, что «само нашло, потому что чика такая, закачаешься!». И ваш образ поэта идет скорее из эпохи Серебряного века. О, тогда-то страсти кипели, акмеисты петушились против сюрреалистов, а те соревновались с футуристами: «ты плохой поэт» — «а ты поэт, но плохой» (усмехается). Но уж лучше считать себя поэтом, чем висеть на доске почета в качестве лучшего менеджера компании. Стихи я не для своих детей пишу, и даже не для внуков. Просто им когда-нибудь расскажу, как это было весело и интересно.

— А если вдруг попадете в учебники по литературе, что вынесет из ваших образов молодое поколение?

— Эм… Не будут делать того, о чем я пишу. Или просто будут знать заранее то, о чем еще не знают. И смогут предостеречься. Знаю-знаю, учиться на чужих ошибках легко, но теория и практика — вещи разные. Надеюсь, к тому времени ребята будут четко разделать лирического героя и автора — реального человека. Пушкин это, конечно, наше все. Но как любить, когда его насаждают?! Он прекрасен, великолепен, но каждый человек будет любить его за что-то конкретное.

— Бунин говорил, что любить нужно за все сразу: и за спущенные петли на чулках, и за истерики…

— Так это он о женщине… (улыбается). А мужчину попробуйте-ка всего: с грязными носками, не чищенными зубами и потными подмышками. Политика двойных стандартов. Уважение не дает любви. Чтобы влюбиться, всегда цепляешься за что-то, за деталь: ямочку на щеке, улыбку, тити… Это уже потом любишь все вместе.

[photo]1741[/photo]

По_читатели онлайн

— В вашем творчестве есть за что зацепиться и эрудитам, и простым парням: жаргон, литературные намеки — балансируете буквально на грани!

— Поэт может и не быть начитанным, но нужен баланс. Гиперинтеллектуальность никого до добра не доводила. Когда много читаешь, становишься снобом, мозговитой какашкой (передразнивает): «Во-о-от как говорил Да-а-анте, а потом его цитировал Лермонтов, когда ему исполнился месяц от роду…». Если человек, начав тебя читать, попадает в ловушку из аллюзий и отсылок, он получит не удовольствие, а одну маяту.

— А нужно только удовольствие?

— Тоже нет. В Сети полно чуваков, которые имеют тысячи подписчиков, но по сути живут как своеобразные хикимори — добровольные затворники от общества. Они создают что-то для таких же, как они, но в реальности не смогут собрать вместе даже десятка человек.

— А если бы Пушкин жил в эпоху виртуальной реальности, стал бы он «нашим всем»?

— Думаю, да. Он бы свои книги рассылал по подписке. С футболками и накладными бакенбардами. У Блока тираж первой книги был примерно такой же, как у меня, — 1700 экземпляров — но он ее не распродал. Почему? Потому что группы в соцсетях не создал, и никто попросту не мог заказать ее онлайн. В общем, не моджомэн.

— А что это за слово такое?

— Это энергия, которая позволяет тебе двигаться дальше, как чекпойнт. Я получаю моджо от толпы в том числе. Не каждый день нужно обогащать себя. Чтобы быть обогащенным. У меня нет моджозависимости. А, может, и есть. Маме виднее. И вам.

— А родители вами гордятся?

— Нет. Мой папа — серьезный парень, у него друзья — серьезные парни, и дети этих друзей тоже серьезные парни. Когда родители собираются вместе, они начинают хвастаться: мой стал прокурором, мой — следователем. А мой отец молчит.

— Считает поэзию пустой тратой времени?

— Не знаю. Мы не говорим об этом. Но он, что странно, ходит на мои концерты. То есть, с одной стороны, ему нравится мой род занятий, с другой — он недоволен. Дело скорее в том, что я не оправдал его ожиданий. Может быть, я еще их оправдаю и найду тот диван в икее, который подойдет и мне и ему. Суть в другом: оправдывать чужие ожидания — неблагодарное дело. Можно всех оправдать, но остаться не самим собой.

ДОСЬЕ

Иван Сергеевич ПИНЖЕНИН. Родился в Свердловске 10 августа 1986 г. С 1993-го по 2003-й учился в гимназии № 37, которую закончил с золотой медалью. Имеет 2 высших образования: юридическое (Академия госслужбы при Президенте РФ) и экономическое (СПбГУКиТ, кафедра «Продюсерство кино и телевидения»). Ныне проживает в Санкт-Петербурге. Выпустил книгу «В моем magazine», издательство «Геликон Плюс», основанное писателем Александром Житинским в 1991 году.