Однако в последнее время волонтерские организации в России все чаще стали громко заявлять о себе. Все больше людей готовы абсолютно безвозмездно откликнуться на чужую беду, жертвовать свободным временем, средствами и личными интересами. О том, что заставляет человека бросать все и мчаться на поиски незнакомого ребенка, наша сегодняшняя беседа с руководителем поискового отряда «Сокол» Сергеем ШИРОБОКОВЫМ.

— Сергей, расскажите, как и когда вы решили заняться поиском пропавших детей.

— Впервые я подключился к команде волонтеров, когда искали Дашу Бурдину из Асбеста (12-летняя девочка была убита собственным отчимом в 2011 году. Мужчина спрятал тело в карьере, найти его удалось лишь спустя год. — Прим. Д.Х.). Начал работу как простой доброволец: помогал прочесывать местность, потом занимался координацией вновь прибывших людей. Спустя некоторое время возникла идея создать собственный поисковый отряд. Так появился «Сокол», которому скоро уже исполнится 2 года. Из тех, кто стоял у истоков отряда, к настоящему моменту остался, к сожалению, только я. Ребята, которые были со мной с самого начала, постепенно отошли от дел. Сейчас у меня своя команда из 8 человек.

— А люди «со стороны» помогают отряду, подключаются к работе?

— Да, к нам постоянно присоединяются все новые желающие. Как правило, о нашей работе узнают из соцсетей, из СМИ. Но, знаете, большая часть людей отсеивается практически сразу, поучаствуют в одной-двух розыскных операциях и больше не появляются. В принципе, их можно понять. Работа поисковика действительно очень сложна и в эмоциональном плане, и в физическом. Понятно ведь, что далеко не всегда поиск пропавшего ребенка заканчивается благополучно. Ко всему, довольно часто людям кажется, что их работа неэффективна. Прочесали, допустим, местность, никого не нашли, и сразу руки опускают. Однако для нас отсутствие результата — тоже результат. Мы исключаем нахождение ребенка на данной территории и продолжаем поиски на другой. А вообще, конечно, разные люди приходят. Кто-то сразу спрашивает, сколько заплатят. Но у волонтера, по большому счету, не может быть даже какой-то определенной мотивации. Просто кто этим будет заниматься, если не мы?

— Но ведь работа действительно тяжелая. Вот, скажем, лично вам бывает психологически трудно?

— Конечно, бывает. Были даже моменты, когда казалось, что все, устал, не могу больше. Но это состояние удалось побороть. Столько сил и труда уже вложено в дело, что я просто не могу вот так просто взять и все бросить. Тем более что мне работа, несмотря на всю напряженность, нравится. Знаете, каждую беду ведь все равно через сердце не пропустишь. Нельзя этого делать, нельзя показывать свою слабость. Иначе просто не сможешь дальше работать. Да и подчиненные, которые равняются на меня, не поймут. Подумают: если руководитель позволил себе быть слабым, значит, и я могу. У меня был случай, когда я участвовал в поиске трехлетней девочки из Ключевска, которую изнасиловал и убил отчим. У меня просто в голове не укладывается, как такое могло произойти, каким уродом надо быть, чтобы это сделать. Я участвовал в поисках и дальнейших следственных действиях от начала до конца. Мне просто для себя необходимо было это пережить. В итоге, девочку нашли буквально за сутки, к сожалению, не живой, преступника поймали. Я лично присутствовал, когда спасатели вытаскивали тело малышки из затопленной канавы, проходил по делу понятым. Это было очень тяжело пережить, но для дальнейшей работы просто необходимо. После подобных потрясений я всегда ищу способ психологической разгрузки, стараюсь выехать на природу. Поэтому кошмары не снятся, все в порядке. Я ведь знал, на что шел.

[photo]1239[/photo]

— Довольно часто случается, что дети, которых вы ищете, добровольно убегают из дома или приюта. Стоит ли на ребят, которые, по сути, и в поиске-то не нуждаются, тратить время, силы, средства?

— Конечно, обидно иногда бывает. Потому что, по большому счету, заниматься такими детьми — задача родителей, воспитателей, но никак не поисковых отрядов. Ну нашли мы ребенка, привели домой, попытались провести какую-то беседу. А ему и самому плевать на то, что ты говоришь, и родителям его или опекунам тоже все равно. Такие дети, конечно, будут убегать снова и снова. Но мы не отказываемся ни от каких дел. Если поступил сигнал, что пропал ребенок, мы не смотрим на его социальный статус. Просто начинаем делать свою работу. К слову, довольно часто полицейские, зная уже, что это за ребенок, нас лишний раз тоже не дергают. Если понимают, что это обычный «бегунок», то к нам не обращаются. Ко всему могу добавить, что каждый случай индивидуален. Если говорить о «бегунках», то это в основном подростки 15—16 лет. В этом возрасте максимализм зашкаливает, ребенок думает, что уже взрослый, сам все знает. Что касается совсем маленьких детей, то тут причины пропажи могут быть совсем разные. Не обязательно, что в отношении ребенка было совершено преступление. Малыш мог просто побежать за зайчиком в лес и заблудиться. Поэтому к каждому ребенку нужен свой, особый подход.

— Если смотреть на проблему шире, не получается ли так, что волонтеры выполняют работу, с которой плохо справляются правоохранительные органы? Ведь поиск детей — прямая обязанность специального отдела полиции.

— Нет, это не так. Дело в том, что полиция — это все-таки государственный орган, который подчиняется определенным правилам. Чтобы начать поисковую операцию, им необходимо соблюсти ряд формальностей, заполнить энное количество бумаг. От этого никуда не деться, так требует закон. Мы же приступаем к работе мгновенно. Нас ничто не держит, мы просто сорвались и поехали. Конечно, в плане финансов нам бывает тяжело. Наша организация существует исключительно на собственные деньги, у нас нет бюджета. Поэтому часто бывает так, что даже машину заправить не на что. Но мы все равно занимаем у кого-то и едем на поиски. Вообще, основные расходы у нас составляют траты на ГСМ, связь и печать цветных ориентировок. С оплатой телефона мы проблему около месяца назад решили — один из сотовых операторов предоставил нам абсолютно бесплатно 6 сим-карт с безлимитными разговорами по всей России. Знаете, это очень существенная помощь оказалась. Пока это единственный наш спонсор. Предприниматели не особо рвутся помогать. Вообще волонтерам в нашей стране довольно трудно живется. Не только поисковикам. Кто чем ведь занимается: кто-то за больными ухаживает, кто-то бомжей кормит. И все это делается исключительно за свой счет. И чаще всего волонтерами являются далеко не богатые люди.

— Ваш отряд существует уже два года. Чего ждете от работы, скажем, лет через пять? Может быть, того, что дети, наконец, перестанут пропадать, и ваша организация закроется за ненадобностью?

— Конечно, в глубине души нам бы этого очень хотелось. Но все мы понимаем, что желать того, чтобы наш отряд стал не нужен, то же самое, что желать мира во всем мире. Этого никогда не будет. Поэтому единственная наша цель — донести до общества одну простую истину: помогая друг другу, мы делаем жизнь легче. Знаете, после распада СССР люди стали проходить мимо чужих проблем и сами перестали обращаться за помощью. Каждый думает: «Всем без разницы, что у меня беда». Так вот, я хочу, чтобы люди знали, что вот мне, к примеру, не без разницы. Моим ребятам не без разницы. За всю историю моей работы ни у одного моего знакомого не пропадали дети. И слава богу! Но я так же, как и близким, готов помочь совершенно незнакомым людям. От беды никто не застрахован. Сегодня помог ты, завтра помогут тебе. В жизни всякое случается, несчастье с ребенком может произойти и у богатого, и у бедного. Поэтому я скорее хотел бы, чтобы волонтерское движение развивалось и дальше, а желающих помогать другим людям становилось все больше.