Недавно, например, упрекнули за грубый, по их мнению, ляп в подзаголовке, где вместо «граммов» в родительном падеже множественного числа было написано «грамм». Дословно: «Врачи научились выхаживать новорожденных весом до 500 грамм».

С этих злополучных «грамм-граммов» и начали мы беседу с доктором филологических наук, профессором, заведующей кафедрой риторики и стилистики русского языка Уральского федерального университета Ириной ВЕПРЕВОЙ и доктором филологических наук, профессором той же кафедры Тамарой МАТВЕЕВОЙ.

— Уважаемые профессора, рассудите, кто прав: читатели или наши корректоры, которые считают, что никакой ошибки газета не сделала. Они утверждают, что форма с нулевым окончанием с некоторых пор получила право на гражданство, при этом сослались на сайт «Грамота.ру». Насколько можно доверять этому источнику и что думает академическая наука по поводу вышеупомянутых «грамм»? Кто и когда узаконил эту норму?

Ирина ВЕПРЕВА: Начнем с того, что язык — живая материя. Процессы изменения идут в нем постоянно, а сейчас они ускорились в связи с большими переменами в политической и социально-экономической сферах. Соответственно и нормативная база литературного языка становится более подвижной. Тенденция такова, что наряду с императивными (обязательными) все активнее утверждаются так называемые вариативные нормы.

Что касается «граммов» и «грамм», то словарь Ожегова (4-е издание 2006 года, исправленное и дополненное) дает эти формы через союз «и». Это означает, что обе они равноправны в использовании.

Похожую ситуацию мы обсуждали вчера на занятиях со студентами: речь шла о глаголах одеть и надеть. Смысловая разница этих слов есть, однако народ делает выбор в пользу глагола одеть, и она имеет шансы стать нормой. Но я всегда говорю, что мы, филологи, — хранители языка, смотрители нормы и потому должны быть консерваторами. Пусть наряду с канонической формой появляются новые, мы с вами будем последними, кто от нее отступит.

Что касается интернет-справочника «Грамота.ру», то это хороший сайт, его ведут профессионалы. Когда мы сами в чем-то сомневаемся, тоже обращаемся к нему. Интернет-консультанты опираются на словари, что обычному пользователю языка зачастую сделать трудно или лень.

— Но в последние годы издано много словарей, которые изобилуют ошибками и только дезориентируют пользователей.

Тамара МАТВЕЕВА: Да, на книжном рынке попадаются словари разной степени авторитетности, зачастую даже специалистам сложно сориентироваться. Советую обращаться к академическим изданиям последних лет. И не надо делать трагедии из того, что кто-то неправильно поставил ударение или образовал форму: во множестве случаев однозначного варианта просто нет. Но несомненные ошибки нужно отличать от вариантов. Вот хочут и ложат нельзя сказать ни в коем случае.

Варьирование — это сложный и долгий процесс, варианты борются между собой. Выживет тот из них, который поддержит большинство говорящих. Речь не может быть стерильно правильной, она отражает и накапливает перемены. Нужно относиться к этому с пониманием и терпением.

Например, раньше сказать во множественном числе директора, с ударением на последнем слоге, было дико: только директоры. А кто сегодня говорит директоры? Процесс трансформации слова может длиться и несколько лет, и несколько десятилетий. А названные варианты боролись между собой несколько веков. Теперь этот процесс закончен мирным путем, победили директора.

Я понимаю проблему газеты: давать классический старший вариант или наступательный младший, который в речевом быту распространен гораздо шире? В магазине ваши читатели, скорее всего, попросят 200 грамм колбасы, а не 200 граммов, и будут правы. Если же выбран второй вариант, то вполне вероятно, что покупками занимается учитель русского языка или библиотекарь. А газете я бы посоветовала избегать ситуации выбора, не выводить в заголовок вариативные формы. Можно согласиться и с Ириной Трофимовной: печатному органу, как и филологам, лучше придерживаться классических норм. Но, вместе с тем, живая речь наступает с такой силой, что в некоторых случаях уже пора сдаваться. Раз словари зафиксировали происшедшие изменения (например, средний род слова кофе уже признан разговорным и даже допустимым), то за газетой сохраняется формальное право использовать и второй вариант.

— На мой взгляд, школьные педагоги — и не только филологи — тоже должны быть образцом грамотности. В действительности дело обстоит иначе. Недавно в одной из школ Екатеринбурга разразился скандал: мама одного из учеников публично обвинила педагогов в безграмотности, выложив на образовательном портале образцы учительских записей в дневниках учеников: «пластелин», «в рабочей тетраде» и т.п. «Уральский рабочий» рассказывал об этой истории. Кто учителей научил так писать и говорить?

Ирина ВЕПРЕВА: Школа и научила. Учитель физики и химии вышел преподавать с тем багажом, который она ему дала. В вузах грамматику и орфографию уже не преподают, да и не должны это делать. В лучшем случае в вузовскую программу вводится курс культуры речи. Так что школа сама себя и воспроизводит. Но не везде дело обстоит так катастрофично, как вы описали.

Тамара МАТВЕЕВА: Все зависит от директора и педагогического коллектива, как они будут бороться с безграмотностью педагогов. Ведь можно, например, обсуждать вопросы учительской грамотности в профессиональных коллективах, можно ввести штрафные очки учителю за орфографические ошибки. Можно предложить написать диктант при вступлении учителя в должность. Проблема есть, но она требует целенаправленной долговременной работы, а не наклеивания ярлыков на школу в целом, ведь рядом с безграмотным педагогом может работать абсолютно грамотный — вне зависимости от предмета, который он преподает. Есть такие школы, где грамотностью занимаются серьезно, понимая, что от этого зависит престиж учебного заведения.

— Возможно, сама система преподавания русского языка в школе нуждается в реформировании?

Ирина ВЕПРЕВА: Самое печальное, что литература, которой мы так гордимся, стала в школе факультативным предметом. Урезав предмет и почти избавив школу от литературы, мы многое теряем в смежных областях, в том числе — в общей и речевой культуре, в грамотности. У многих детей грамотность зависит от зрительного восприятия слов, а если человек не читает, откуда ей взяться?

Тамара МАТВЕЕВА: В методическом плане русский язык в школе преподается неплохо, но беда в том, что количество часов и по этому предмету сокращается. В некоторых школах на английский язык уже отводится больше времени, чем на русский, и это, конечно, беда.

— Примером последовательной государственной политики в плане защиты родного языка считается Франция, где принят соответствующий закон. Может быть, нам тоже пора законодательно защищать русский язык?

Тамара МАТВЕЕВА: К сожалению, в России сколько-нибудь внятной государственной политики в этой области нет. Было бы хорошо, если бы закон о языке был принят и у нас. Но сразу возникает много вопросов: каким образом он будет реализован, где взять кадры для его реализации, какие санкции грозят нарушителям закона и т.п. Кроме того, законодательство, как правило, не может противостоять мощным социальным тенденциям. Например, в настоящее время велика вестернизация русской культуры, что, естественно, в первую очередь затрагивает язык. В частности, количество заимствований в нем просто зашкаливает.

— Госдума делала попытку запретить использование иностранных слов в средствах массовой информации, публичных выступлениях официальных лиц и т.п. Как вы ее оцениваете?

Ирина ВЕПРЕВА: Язык принадлежит всем. И если даже закон принять, большой вопрос, будет ли он реально исполняться. Живая и саморазвивающаяся система, язык сам принимает или отвергает то новое, что приходит извне. К примеру, слово менеджер с трудом прививается на российской почве, споря с русским его аналогом предприниматель. И в то же время самое что ни на есть иностранное слово пиар быстро вписалось в русский язык, приобретя в нём более двухсот производных: пропиарить, пиарщик, пиариться, пиар-продукция и так далее. И как думцы собираются извлечь этот мощный лексический ряд из речевого обихода?

В языке постоянно идет локальная борьба нового и старого, всегда на отдельных конкретных участках. Как Дума собирается регулировать это множество? Там ухватит кусочек, в другом месте, а целиком управлять языковой стихией все равно не сможет. Одно иностранное слово, попав в русскоязычное пространство, проживает короткую жизнь и уходит, а другое пришло — и осталось навсегда. Та же компьютерная лексика мощно ворвалась в нашу жизнь и сразу влилась в русский лексикон. И с этим никакая Дума ничего не сделает.

Государственное регулирование должно быть минимальным, государство не должно вмешиваться в такие вещи, в которых его присутствие только вредит естественному процессу развития.

— Что же, по вашему мнению, должно регулироваться государством?

Ирина ВЕПРЕВА: У нас уже принят закон о государственном языке, он действительно необходим. Но нужны и подзаконные акты, без которых правовые нормы не работают. Система подготовки учительских кадров — это тоже государственная функция. Если учителя не хотят сами обучаться, должна существовать система стимулирования. То же самое — в академической науке. Вот пример: наш финский коллега-русист Арто Мустайоки получил на своей родине государственную премию за книгу о русском языке. Когда наше государство подобным образом отмечало труды по родному или иностранному языку? Я припомнила только один случай: в 80-е годы прошлого века Ленинскую премию получила «Русская грамматика». А ведь у нас много прекрасных ученых, есть выдающиеся труды по русистике, которые никем из представителей государства не замечены и никакими премиями не отмечены.

Государственная политика должна быть направлена не на запрещения, а на воспитание уважительного отношения к языку.

— Еще лет двадцать назад русский язык по распространенности занимал второе место в мире. На каких позициях он находится сейчас?

Ирина ВЕПРЕВА: Мы по-прежнему входим в клуб шести мировых языков, которые официально используются как средство коммуникации Организацией Объединенных Наций, но, к сожалению, существенно отступили назад по ареалу распространения в мире. В СССР была система продвижения русского языка за рубежом, государство финансировало советские центры культуры. Сейчас Россия пытается вернуть утраченный приоритет, создан государственный фонд «Русский мир», который открывает центры во всех странах. Активно работает международная ассоциация преподавателей русского языка. Но, конечно, восстанавливать позиции гораздо сложнее, чем сохранять завоеванные когда-то.