Вообще примеров, показывающих непростые и очень дискуссионные реалии современной исторической науки, очень много. Вот один из них. Сегодня привычный со школьной скамьи термин «татаро-монгольское иго» в научных кругах уже не воспринимается бесспорной истиной. Например, некоторые исследователи приводят размер дани, которую русские князья платили Орде, он колебался от 8 до 12% — это меньше процента налоговой ставки в современной РФ… Да и на Куликовом поле рати Дмитрия Донского воевали не против татар — напротив, татары как раз дрались в составе московских войск, а в рядах Мамая большинство составляли итальянские и кавказские наемники… А как вам такая цитата из Н. Бердяева: «В истории русской православной церкви самым лучшим для нее периодом был период «татарского ига»? Каково? Наконец, до 45% русского дворянства имели ордынских предков и гордились ими: среди великих потомков Чингисхана — Карамзин, Кутузов, Чаадаев, Тургенев, Достоевский, Гаршин, Куприн, Бунин, Булгаков, Бердяев, Рахманинов, Аксаков, Гоголь, Мусоргский, Римский-Корсаков… Так что этот феномен сегодня переосмысляется вовсе не «в угоду деятелям Академии наук из Татарстана», как отмечает доцент УрФУ Алексей Соловьев.

Или же: Соловьев говорит о дискуссионности классического русского историка В. Ключевского. Но суть в том, что «дискуссионны» все историки, от древних греков до наших дней: ученые — люди, а еще ни одному человеку не удавалось избавиться от субъективности. Именно поэтому прав был Гете, когда писал: «Между разными точками зрения находится не ответ, а проблема». И это тоже аргумент против предлагаемого проекта.

Но главное, ситуация с унификацией преподавания истории напоминает мне известный сарказм французского философа Андрэ Глюксмана. «Пусть расцветают 100 цветов дискуссии, — писал мыслитель, издевательски цитируя китайского «вождя» Мао Цзэдуна, — при условии, что культивируется сад Единого текста». «Единый текст» — это «высочайше одобренный» официальный проект. При этом вновь актуальным становится саркастический вопрос Аристотеля: «Кто будет сторожить самих сторожей?», то есть — кто проконтролирует на предмет исторической справедливости самих творцов официоза? В таком контексте единый учебник истории — не что иное, как попытка внедрение в умы антинауки под благим, но лживым предлогом «борьбы с переписыванием истории».