Владимир Макеранец: «Кино — дорогое удовольствие»
Некоторое время кинорежиссера боялась внучка. Из-за бороды. Когда он приходил, плакала и пряталась у мамы на руках. Потом поняла, что жесткое и колючее на дедушкином лице вполне красиво и безобидно. Прятаться перестала и стала с дедушкой дружить.
Общительности девочки Владимир Ильич был рад. Он вообще за коммуникабельность и диалог. А куда без него? В семье, и тем более в сложном творческом мире, прятаться в «ракушке» нельзя. Не сумеешь договориться, трудностей и проблем не избежать.
— Вы работаете в кино практически 50 лет. С чего началось ваше знакомство с кинематографом?
— А все началось достаточно просто. Когда мне было 15 лет, на Свердловской киностудии объявили конкурсный отбор детей на различные роли в фильм «16 весна», я решил попробовать. Несмотря на то, что прошел только фотопробы, киношный мир успел меня очаровать настолько, что после 9 класса перешел в вечернюю школу и стал работать на киностудии.
— Как родители отнеслись к смелому поступку сына?
— Нормально. Никто не был против. Отец мне сказал, что до 18 лет они меня кормят и дают денег на одежду, либо наоборот, а после 18-ти я уже взрослый человек — обеспечиваю себя сам. В то, послевоенное время, работать в 15—16 лет было вполне нормальным.
— Первую зарплату помните куда потратили?
— Первая зарплата на киностудии был огромной — 18 рублей. За 16 рублей я купил маме золотое кольцо с сапфиром, а оставшиеся 2 рубля прогулял.
— Подростковые решения достаточно переменчивы. Неужели, кроме кино, больше нигде не хотели себя попробовать?
— Были разные возможности, но не было желания. У меня была конкретная цель — стать оператором, к ней и стремился. Отец видел меня архитектором. Я неплохо рисовал, и ему хотелось, чтобы я и дальше развивал свои способности. Во времена моей молодости архитектурной академии еще не было, и он настоял, чтобы я подал документы на строительный факультет в УПИ. А мне совсем не хотелось там учиться, поэтому первые экзамены сдал нормально, а последний — математику — завалил. Раз никуда не поступил — забрали в армию — на флот. Отслужил, вернулся в Свердловск, поработал ассистентом оператора, накопил опыт и поступил во ВГИК.
— Удалось с первого раза?
— Да что вы! Только с четвертого. Там же огромнейший конкурс и, конечно, это лотерея. На протяжении четырех лет за одни и те же фотоработы получал разные оценки. Для того, чтобы я поступил во ВГИК, звезды сошлись только на 4 попытке. Но благодаря тому, что у меня был неплохой опыт работы на киностудии, мне удалось окончить институт за 3 года.
— В Москве не хотелось остаться?
— Я же заочно учился, в столицу ездил редко. Да и не хотелось в то время. Пожалел о своем решении, когда началась перестройка-перестрелка. Только вошел во вкус, стало что-то получаться в операторской работе, и страны не стало. В Екатеринбурге-то совсем дела были плохи, а в Москве коллегам удалось остаться на плаву. Мысли о том, что я упустил возможность, конечно, были, но как случилось, так случилось. Что сейчас сожалеть об этом.
До 1991 года Свердловская киностудия была третья в стране, после Московской и Санкт-Петербургской. Мы выпускали 12 полнометражных игровых картин в год, 60 документальных фильмов, плюс к этому снимали учебное кино и анимацию. Свердловская киностудия была единственной, на которой снимались все виды и жанры кино. После распада СССР начался закат уральской киноиндустрии. Постепенно все, кто умел и мог снимать кино, были отстранены, и на сегодняшний день на студии делается все что угодно, но только не кино. Думаю, если бы киностудия была с правом перепрофилирования, ее бы давно уже снесли и построили какой-нибудь торговый центр.
— Вы хотите сказать, что на сегодняшний день уральской кинематографической школы нет?
— Что касается игрового кино, у нас был уровень, как я его называю, «нестыдного кино». А вот уральская школа документального кинематографа была одной из лучших в стране.
Сегодня, читая лекции студентам факультета кино и телевидения в РГППУ, я говорю сразу, что работу на Урале им будет найти крайне трудно. И если они хоть как-то засветились в Москве, пусть там и остаются. Внутри Садового кольца жизнь еще кипит, за его пределами — реализовать себя крайне сложно.
— То, что произошло и происходит на Урале с кинематографом — это исключение, или такова ситуация в принципе с российским кино?
— Я бы сказал, что российское кино с 1991 года сильно болеет. Каковы признаки этой болезни? Например, новогодние каникулы — по телевидению показывают старые картины. Потому что современных российских «нестыдных» фильмов — единицы. Возьмем прокат кинотеатров. Прокатчик сегодня — частное лицо. Муниципальный кинотеатр в городе сегодня один — «Салют», и то, что его афиша отличается от репертуара остальных кинотеатров, заметно явно.
А частный прокатчик на то и частный — брать или нет картину — это его личное решение. И, разумеется, между «Еленой» Звягинцева и Гарри Поттером он выберет последнего, потому что ему нужно содержать кинотеатр, платить зарплату, и в принципе зарабатывать деньги. Ведь кино — это бизнес.
Есть еще дистрибьюторы, которые перед тем как купить иностранную картину, заключают договор с прокатчиком, где четко прописаны условия, на которых должна показываться картина. Обычно, не меньше двух недель с 5—7 показами в день. И куда ляжет «Елена»? Опять же на полку, потому что обеспечить высокую посещаемость этой картине кинотеатр не сможет.
— Несмотря на то, что фильм — обладатель множества международных премий и то, что Звягинцева после выхода «Возвращения» критики назвали вторым Тарковским?
— Интерес публики (на примере нашего «Дома кино») был только в день премьеры. Затем показ картины был переведен в малый зал, а через неделю она снята с экрана. Притом что в день показывалось всего два сеанса. Сегодня кино — развлечение, оно, конечно, всегда было развлечением, но не до такой степени. И дело не в том, что картины снимают плохие или зритель глупеет. Просто сегодня это государственный принцип — заниматься культурой в последнюю очередь. Я согласен, что в стране проблемы в образовании, медицине, но их станет меньше, если культурная среда, в которой воспитывается человек, будет питательна. Ведь в развитых странах уровень культуры равняется уровню экономики. Чем выше культура, тем выше экономика. А у нас вы сами видите, что происходит. Екатеринбург — площадка для зарабатывания денег. Город сытый. Антрепризы сплошь и рядом. Билеты на гастролирующих артистов — 2, 3, 5 тысяч рублей. Но при этом театр Коляды, который знает весь мир, до сих пор не имеет своей площадки.
— При поддержке уральского отделения Союза кинематографистов проходит фестиваль документального кино «Россия». Последние несколько лет неоднократно говорилось, что качество присылаемых картин падает. Это связано также с уровнем культуры, или есть другие причины?
— Относительно прошлых лет уровень, правда, стал ниже. Это отмечаю не только я, но и отборочная комиссия, и зрители. Ниже не только творческая составляющая, но и техническая. Во-первых, это связано с тем, что сегодня нет редактуры. В советское время законченную картину всегда сдавали на просмотр в Госкино, где оценивались ее плюсы и минусы. У режиссера была возможность прислушаться к критике и поправить «слабые» места. Это была цензура не как запрет, а как анализ художественного произведения. Сегодня автор — и сценарист, и режиссер, и звукорежиссер, техника позволяет быть кем угодно. Но профессиональный уровень от этого не становится выше.
Во-вторых, мы снимали на пленку, а у пленки есть лимит, если хочешь снять больше, покупай пленку на свои деньги, а зарплаты у нас были невысокие. Таким образом, мы были очень избирательны и вдумчивы к тому, что снимаем. Сейчас — время цифровой техники. Ошибаться можно бесконечно, материала снимается море, в котором автор начинает тонуть. Кроме того что нужно осмыслить отснятое, нужно еще принять верное решение — что отрезать, а что оставить. А отсечь себе хвост может не каждый.
Все это вкупе и дает низкое качество картин.
— В вашей режиссерской практике уже имеется экранизация литературного произведения — повести «Губернатор» Леонида Андреева. Не возникало желания повторить опыт работы с художественным текстом?
— Мне очень нравится творчество Людмилы Улицкой. В свое время хотел экранизировать ее повесть «Сонечка». Мы даже договаривались о цене на права экранизации, но я не смог найти деньги, и права ушли в другие руки.
С 2008 года долго готовился к экранизации романа «Дикое счастье» Мамина-Сибиряка. Была тендерная система. Но процедуру вскрытия конвертов провели на час раньше назначенного времени. Несмотря на то что это было признано нарушением, стало понятно, что были внесены нужные конкурентам изменения, в результате повторной имитации вскрытия конвертов они и выиграли.
— В творческой среде — такой же серпентарий друзей, как в других сферах?
— Да, как видите. Произошло это четыре года назад, по всем срокам картина должна уже выйти, но фильма до сих пор нет… и вряд ли будет. Государственные деньги по разным нуждам расходовать очень просто.
— На ваш взгляд, зритель должен прочитать произведение перед просмотром экранизации или можно и после?
— Мы с младшим сыном вместе читали Гарри Поттера. С первой книги и до последней. Когда вышел первый фильм мы, разумеется, пошли смотреть. После сеанса Илюха сказал, что представлял героя совсем по-другому.
На мой взгляд, литература намного богаче кино, и при чтении произведения у каждого создается свой образ, своя картинка. И когда ты смотришь фильм после прочтения, у тебя уже есть свое мнение о произведении, и с точкой зрения режиссера ты можешь поспорить и обоснованно доказать свое представление о картине. Поэтому, конечно, читайте книги, а после отправляйтесь в кино.