— Почему вас заинтересовал именно Екатеринбург и почему именно это время?

— К этому городу у меня личное отношение, с ним связано все самое лучшее. Здесь я учился — сначала на журфаке, потом на факультете искусствоведения. Но не в этом дело. На мой взгляд, Екатеринбург в 90-е годы стал необычайно важен для всей России. Тогда у страны были две стратегии развития. Первую олицетворяли младореформаторы в лице Чубайса и Гайдара, которые были убеждены, что надо создавать институт частной собственности, формируя его естественным путем. Вторую представлял Борис Ельцин, он считал, что новая Россия возникнет после директивной приватизации, когда госпредприятия будут переданы в частные руки.

Ельцинская стратегия — это чисто уральский вариант. Так всегда действовало российское правительство на Урале. Петр I отдал в частные руки Невьянский завод, другие горные заводы раздала Елизавета. Ельцин натянул уральский формат реформ на всю Россию, и вся страна смотрела, как проходит приватизация на Урале. В 90-е и нулевые опыт Екатеринбурга стал общезначимым, и мне хочется определить параметры этой общезначимости не только в экономике, но и в общественных институтах, культуре, криминалитете и т. д.

— К сожалению, говоря об Екатеринбурге 90-х, чаще всего вспоминают именно о криминальной группировке «Уралмаш».

— ОПГ «Уралмаш» — это тоже исключительно интересное явление, сугубо уральское. Весь российский криминал промышлял банальным рэкетом. Уралмашевцы тоже начали с рэкета на рынке, потом занялись рейдерством, затем легализовались и превратились в ОПС «Уралмаш». В конце концов ОПС прекратило свое существование, но вовсе не из-за того, что власть его уничтожила, а потому что в России начался зажим демократии, что осложнило процесс легализации. Как бы там ни было, но «Уралмаш» — тоже бренд Екатеринбурга. Думаю, что екатеринбужцам это не обидно, ведь жители сицилийского городка Корлеоне не обижаются, что он — родина «Крестного отца».

— Но все равно не очень приятно, когда Екатеринбург ассоциируется, прежде всего, с криминальными событиями, такими, как убийство царской семьи.

— Конечно, нехорошо, когда брендом становится трагедия. Но я бы назвал этот бренд не городским, а церковным, поскольку церковь создала на трагическом событии туристический проект. В Екатеринбурге вообще очень сложные и драматичные отношения с церковью. Везде в России они выливаются в конфликт клерикализации. Здесь никто не заставляет школьников учить Слово Божие, никто не выдирает из учебников страницы с описанием теории Дарвина. Это тоже особенность Екатеринбурга, который ни в чем не похож на другие города России, включая обе столицы.

Что такое Москва? Это отдельный мир, он мало интересуется тем, что находится за пределами МКАДа. Столичный Санкт-Петербург всегда был ориентирован на Европу. Провинция отличается от столицы тем, что существует вне исторического времени. Там все всегда одинаково, что сейчас, что пять лет назад, так же будет и через пять лет.

Екатеринбург — особая статья: все, что происходит со страной, миром, находит отражение в истории города. Это всегда срез эпохи, срез страны. Это история про то, как обычный промышленный советский город Свердловск превратился в современный хай-тековский глобалистский мегаполис Екатеринбург. А просто провинция апеллирует к вечности, и мне она не особенно интересна.

— Но ведь Екатеринбург — это не весь Урал. Что, по-вашему, может служить брендом края, кроме самого Екатеринбурга?

— На мой взгляд, бренд — это всегда функция от идентичности. Эксклюзив Урала — это горные заводы. На них и надо делать упор. Как в Египте главное — пирамиды.

В основе горнозаводской деятельности лежит труд. Каждый регион Урала выбирает свой способ самопозиционирования. Скажем, Свердловская область позиционирует себя как регион Демидовых, не зря бывший губернатор Эдуард Россель построил у себя на даче памятник Акинфию Демидову.

Все уральские горные заводы похожи друг на друга: пруд, подпертый плотиной, рядом — поселок. И таких заводов на Урале было 220. Такого типа поселений нигде в мире больше нет. Они слагают общую сеть с главным городом Среднего Урала Екатеринбургом. Как сделать уникальное образование привлекательным для остального мира — задача для профессионалов.

Горные заводы определили и уральский цивилизационный феномен, где главной ценностью является труд — в широком понимании этого слова. Всегда есть люди, которым интереснее производить, и есть люди, которым интереснее потреблять. Уральский горнозаводский социум создан людьми, относящимися к первой категории. А что производить — алюминий, трубы или программное обеспечение, это уже неважно. Для уральцев труд — форма самореализации личности. Не через власть, не через деньги, а через труд. На Урале всегда самым уважаемым человеком был мастер. И главным святым был Симеон Верхотурский, который являл миру слободской идеал труда. Шил шубы, шапки и не брал с людей плату.

— В вашей книге «Сердце Пармы» реальность смешана с вымыслом, и этим она похожа на произведения другого уральца — Павла Бажова. А какой процент вымысла будет в книге о Екатеринбурге или она будет сугубо документальной?

— Никакого вымысла. Екатеринбург так богат невероятными историями, что тут и выдумывать ничего не надо. Например, история о метро, которая меня поразила. Вагоны для подземки закупили задолго до того, как была пущена станция. Они лет десять стояли под землей на рельсах, и, чтобы техника не рассыпалась, рабочие метростроя на веревках таскали вагоны туда-сюда по несколько раз в месяц. Только представить этих бурлаков под землей — это же абсолютно екатеринбургский сюжет!

И масса других, не менее интересных историй, раскрывающих феномен власти, феномен гражданского общества. Те же уральские франки, Уральская республика — нигде такого не было, только в Екатеринбурге.

— Но даже сейчас, когда многие участники не столь далеких событий живы, довольно трудно установить истину, отделить правду от вымысла.

— Верно, многие екатеринбургские деятели соврут недорого возьмут. Но там, где я не уверен, буду делать соответствующую ссылку. Да, книга создается в жанре нон-фикшн, то есть без вымысла, но даже если история не совпадет в каких-то деталях, главное, чтобы сохранилось ощущение подлинности образа эпохи.

— У книги уже есть название?

— Нет, хотя СМИ его уже озвучили, но это называется — без меня меня женили.

— Художественное произведение требует от его создателя вдохновения. Посещает ли вас муза, когда работаете над документальным текстом?

— Я уже десять лет зарабатываю литературным трудом, и для меня неприемлемо сидеть и ждать вдохновения. Книга — большой труд, и не только мой. Обработкой огромного количества материалов занимаются специально нанятые люди.

— У вас есть литературные негры?!

— Нет, никто за меня ничего не пишет, помощники выполняют техническую работу, их труд оплачивают спонсоры.

— В сентябре выходит в прокат фильм, снятый по вашему роману «Географ глобус пропил». Участвовали ли вы в работе над картиной и удовлетворены ли результатом?

— Нет, активно не участвовал. Я считаю, что мое дело написать роман — и отойти в сторону. Фильм живет отдельной жизнью, это плод творчества не писателя, а режиссера. Такту и вкусу Алексея Велединского я целиком и полностью доверял.

Но мне было любопытно, я присутствовал на съемках и при выборе актеров. Было приятно, что режиссер выбрал для съемок те места, которые я описывал. Например, ту школу, где я сам учился 10 лет. Тот микрорайон, где я жил. Ту речку, по которой я сам водил детей в походы и описал в романе. Часть съемок проходила в области на пороге Ревун.

Целиком фильм не смотрел, но то, что увидел, мне очень понравилось. Фильм получился философичным, «атмосферным» и точным.

Очень хорошо сыграли актеры, в том числе — школьники. Когда я явился на съемку, чтобы познакомиться с исполнителями, режиссер вытолкал ребят мне навстречу: вот они будут играть. И я без подсказки по их физиономиям понял, кто кого будет играть. Настолько точно подобрали школьников на роли их сверстников из романа.

— А Константином Хабенским в роли учителя вы тоже довольны?

— Сначала этот выбор показался мне не совсем правильным. Было две концепции в подборе актера. Выбрать интеллектуала, который будет выражать философию моего героя. Или назначить актера, который сыграет душевно, человечно, чтобы зритель его полюбил. Поскольку кино делается для зрителя, а не для автора романа, то я считаю выбор Хабенского абсолютно оправданным. Хабенский сыграл аутентично, так что просто хочется его обнять и плакать.

— Какую оценку фильм получил в Каннах, где он был представлен?

— Картина не участвовала в фестивальной программе, ее возили на просмотр для специалистов, которые отбирают фильмы для европейского проката. О результатах мне пока ничего неизвестно.

Алексей Иванов родился в 1969 году в Горьком (Нижний Новгород), в семье инженеров-кораблестроителей. В 1971 году переехал в Пермь. В 1987 году после окончания школы поступил в Уральский государственный университет, который успешно окончил в 1996 году, защитив диплом по искусствоведению.

Как писатель дебютировал в 1990 году, опубликовав фантастическую повесть «Охота на «Большую Медведицу» в журнале «Уральский следопыт». Известность получил благодаря романам «Сердце Пармы», «Общага-на-Крови», «Географ глобус пропил», «Золото бунта», «Блуда и МУДО», «Летоисчисление от Иоанна».

Общий тираж изданных книг составляет около миллиона экземпляров.

Трижды номинировался на премию «Национальный бестселлер». Алексей Иванов — лауреат литературных премий имени Д. Н. Мамина-Сибиряка, П. П. Бажова, «Книга года».

[youtube]uU6kYkCMHMM[/youtube]