И желающих встать в строй с портретом погибшего отца, брата, деда, прадеда нашлось немало. В сегодняшней подборке — рассказы о судьбах некоторых фронтовиков.

АРТЕМОВСКИЙ. Несмотря на свое далеко не богатырское телосложение, он всю жизнь оправдывал фамилию — Богатырь. И сегодня, в свои 98 лет, Григорий Яковлевич занимается физкультурой, надиктовывает воспоминания. А вспомнить есть что.

Родом Григорий из Ленинграда и уже в самом начале войны попал на фронт.

— Помню, 16 июля 1941 года я только пришел из похода на корабле, как меня вызвали в партбюро и объявили, что все коммунисты мобилизуются на фронт. Я тогда был только кандидатом в партию…

Даже домой Григорий Яковлевич зайти не успел, как был, в костюме, уехал на сборный пункт, а потом 40 минут на электричке — в Гатчину, прямо на передний край, где шло сражение.

— Через несколько часов мы уже отбивали атаку немцев, которые не предполагали, что встретят такое ожесточенное сопротивление, — вспоминает Григорий Яковлевич. — Больше суток мы провели в боях, потом были вынуждены отступить к Ленинграду. Закрепились в деревне Александровке.

Особое задание

Добровольцы, из которых была сформирована часть, одну за другой отбивали атаки немцев. А Григорий Богатырь получил особый приказ.

— Стало известно, что в нескольких километрах от места нашего пребывания советскими войсками при отступлении было оставлено несколько складов с материальными ценностями, — рассказывает ветеран. — Мне и еще одному добровольцу из Ленинграда дали задание эти склады уничтожить. Добирались мы долго. Подошли ночью, деревня уже была занята немцами. К складам подобрались со стороны огородов. Когда склады загорелись, вдруг оказалось, что один из них, с мукой, гореть не желает, — мука плохо горит в отличие от мучной пыли. Снова поджечь нам его не удалось, так как начался минометный обстрел и пришлось отступать. Вернулись в расположение своей части уже на другой день.

После успешного выполнения задания Богатырь был переведен в разведку. Но тяжелое ранение помешало воевать дальше.

— Мы попали под артиллерийский огонь, осколок снаряда ударил в руку, она висела на сухожилии. После перевязки отправили в Ленинград, в госпиталь. В госпитале положили на пол, там была громадная очередь из раненых. От потери крови я потерял сознание. Очнулся, когда сестра дала понюхать клок ваты с нашатырем, — до меня дошла очередь на осмотр. Врачи сначала хотели руку отрезать, но я упросил хирурга ее сохранить. Операций тогда было очень много.

В госпитале Григорий Яковлевич пролежал восемь месяцев — с сентября по конец марта, там же пережил блокаду. Только в последних числах марта по зимней дороге через Ладожское озеро раненых вывезли в глубокий тыл.

Холодец из клея

— Вся моя семья и близкие жили в Ленинграде. В первые месяцы они приходили меня проведать, потом начали умирать один за другим. Нам-то, раненым, давали 150 граммов хлеба и крохотную тарелочку каши — мука с водой, а гражданскому населению — по 125 граммов хлеба на день. Однажды мне из дому принесли холодец. Вот кушай, говорят. Я попробовал, не понял, что за вкус, оказалось, что это столярный клей. Я каждый день в госпитале от своей порции хлеба отрезал по два кусочка и отдавал родным. Этот хлеб их поддерживал.

Раненые тоже умирали каждый день. Мертвых складывали в одну палату, раз в неделю выносили, укладывали на улице поленницей, потом на грузовике отвозили в общую могилу.

Помещения госпиталя не отапливались, на стенах — иней. Спали по два человека под одеялами.

— У моего напарника нога была перебита, у меня — рука, — рассказывает Григорий Яковлевич. — Потом из дома мне принесли металлическую банку, мы сделали печку, ее и затапливали, а трубу выводили в окно. Но нам запретили это делать, потому что немцы по дыму могли определить, что здание жилое, и разбомбить его.

В январе была открыта дорога через Ладогу. Раненых из госпиталя, где лежал Григорий Яковлевич, стали вывозить в конце марта. Богатырь очень хотел остаться в Ленинграде, хотя его родные — отец, мать и младший брат — уже были эвакуированы, вот только неизвестно, куда. Врачи настояли, чтобы пациента отправили в глубокий тыл, — рана никак не заживала. Всю жизнь — до сегодняшнего дня — на раненой руке время от времени открываются свищи. Чудо, что военные хирурги вообще смогли ее сохранить.

В эвакуации, едва Григорий начал поправляться, ему без дела сидеть не дали, определили начальником ФЗУ, позже призвали работать в органы внутренних дел.

После он работал заместителем директора радиозавода в Артемовском, начальником ОРСа. А потом тридцать с лишним лет руководил хлебозаводом. Уже будучи на пенсии, работал в исполкоме. На заслуженный отдых ушел в 72 года.

[photo]856[/photo]