Теперь это все видели собственными глазами. В худшем случае — по телевизору.

Иного качество текста можно было бы добиться за счет глубины анализа тамошней действительности, но, во-первых, я таковым не занимался, по большей части просто глазел по сторонам, а во-вторых, и таких исследований предостаточно, и у них есть своя аудитория, довольно, кстати, узкая…

Ну, я и не собирался ничего писать — мало ли где кто побывал, в том числе и я сам…

Но прошел месяц, а я все там же. Париж не отпускает. Так не было даже после Рима, который был и остается для меня городом, где я чувствую себя наиболее уютно и раскованно.

Почему?! Откуда все берется?! Из каких деталей, из каких кирпичиков складывается то особенное, что Хемингуэй определил гениальной формулой: «праздник, который всегда с тобой»?

В итоге, я решил бросить к ногам читателя вязанку тонких прутиков — своих наблюдений и впечатлений, из которых пытливый человек может попытаться сплести корзину смыслов, если будет у него на то желание.

Набор тем отчасти случаен, отчасти продиктован повесткой дня, навязываемой средствами массовой информации: терроризм, беженцы, русофобия… Сейчас интерес всего мира к Франции и ее столице изрядно подогрет чемпионатом Европы по футболу, рад бы и я добавить свои три копейки в околофутбольный информационный поток, но в апреле никаких внешних примет приближающегося спортивного действа в городе не наблюдалось — у Парижа хватает забот и зрелищ на каждый день.  

[youtube]2H28ueaDf20[/youtube]

* * *

Первый раз я достал из сумки паспорт на обратном пути, при регистрации на рейс в аэропорту Шарль де Голль, до того — еще по дороге во Францию, в финском аэропорту Вантаа. Ни хозяин апартаментов, которые мы арендовали, ни его работник-алжирец, убиравший студию после прежних жильцов, документами не интересовались. Последний, увидев нас с женой из окна, сбежал по лестнице и только спросил: «Юрий?» — «Да» — «Заходи!». Уезжая, ключ от квартиры, набитой бытовой техникой, мы бросили в почтовый ящик.

В музеях, в крупных магазинах, где имеется свой штат охраны, вежливые люди в строгих костюмах просят на входе показать сумку, распахнуть плащ (может, у тебя помповое ружье под мышкой). В знаменитую своими витражами часовню Сен-Шапель, находящуюся на территории Дворца правосудия, можешь попасть только через контроль сродни аэропортовскому — с просветкой сумок, рамками и вооруженными жандармами. На улицах можно встретить полицейские патрули, временами по дорогам с сиреной пролетают колонны спецмашин. У некоторых объектов, вызывающих особое беспокойство, например, у музея истории и культуры иудаизма в квартале Бобур дежурят военные в полной боевой экипировке, включая каски, бронежилеты и штурмовые винтовки.

Все это можно заметить, но это абсолютно не давит на психику. Может, потому, что нет и в помине атмосферы ненависти, подозрительности. Упаси, Господь, от того, чтобы ты подумал, что тебя в чем-то подозревают. Просто разумная бдительность после террористических атак, обильно приправленная неизменными «силь ву пле» и «мерси».

Подойдя вечерком к парадным воротам Елисейского дворца, мы наткнулись на группу из полутора десятков таких же, как мы зевак, сгрудившихся на тротуаре, отделенном от резиденции президента Франции довольно узкой, на два авто, дорогой. В дворике через распахнутые створки виден почетный караул в церемониальных мундирах и с барабанщиком, у ворот несколько человек в штатском и жандармов. Никакого досмотра, никакой проверки фото-видео-гаджетов, бесцеремонно заглядывающих в святая святых.

[photo]3670[/photo]

Лишь только я отвлекся, снимая на видео витрину магазина женского белья, расположенного аккурат напротив главных ворот страны (исключительно соблазнительные ажурные изделия!), как слышу голос жены: «Все, поехал!» — «Кто?» — «Президент» — «Куда?» — «Домой, наверное» — «Ты знаешь Олланда в лицо?» — «Да откуда же?» (Тем временем черный «рено» с тонированными стеклами медленно минует толпу зрителей.)

Потом показываю фото в Интернете: «Он?» — «Нет, не он. Этот лысый его провожал, дверцу открывал в машине». Все встало на свои места — не хватало, чтобы их президента провожал с работы почетный караул.

И надо же какая беспечность: в универмагах досмотр, а президент и его высокий гость — хоть руками трогай!

Пока мы были в Париже, обеспокоенные друзья и родственники неоднократно выходили на связь: «Вы живы?! Там же у вас опять стреляют, школу вчера взорвали» — «Какую школу?!» Срочно пролистав ключевые информационные сайты, в том числе российские, не обнаруживаю ничего подобного. Интересно, по какому телеканалу несут эту чушь?

[photo]3671[/photo]

* * *

Бездомных много. На респектабельной улице Реомюр, рассекающей надвое наш 2-й округ, даже возникла серия огороженных картонками «жилищ»: в нишах под козырьком торговой галереи можно видеть и мебель — старые диванные подушки, обеспечивающие сравнительный комфорт и уют. Но чаще это просто ворох тряпья, на котором восседает человек со стандартным пластиковым стаканчиком в руке. Довольно часто «кров» с бомжом делит собака или кошка. В отличие от хозяев, животные не производят впечатления блохастых и опустившихся. Да оно и понятно: о кормильцах, обеспечивающих владельцу повышенное сочувствие со стороны прохожих, надо заботиться.

Как-то на площади перед Центром Помпиду чуть ли не из-за пазухи закутанного в одеяла мужчины выскочила малюсенькая, лет двух, девчушка и весело засеменила куда-то в сторону. Хоть я в самом начале объяснил себе, что ехал с Урала в Париж не для того, чтобы взять на содержание тамошних попрошаек, здесь рука сама полезла в карман за мелочью.

Этот человек и его дочурка были похожи на сирийцев, вообще же подавляющее большинство парижских бездомных — белые европейцы, в том числе французы. Откуда, почему? У каждого, наверное, своя история. Перечитайте у Сименона «Мегрэ и бездомный».

Основные места дислокации бомжей — людные улицы центра, в периферийных жилых районах, в деловых кварталах, в местах компактного проживания нацменьшинств их что-то не видать. Географию диктует экономика. В центре и подают, наверное, лучше, и больше внимания со стороны благотворителей — то, что у одного, у другого, у третьего видишь одинаковые пластиковые тарелки с остатками еды, наталкивает на мысль, что подкармливают централизованно.

Как-то вечером возле башни Сен-Жак наткнулись на сцену кормежки: раскладной столик с двумя большими термосами; юноша и девушка, очевидно, волонтеры, раздают похлебку. Среди получателей не только бомжеватого вида создания, но и аккуратные старички при галстуках — не всем парижанам, видимо, по карману вечерний визит в кафе.

[photo300]3669[/photo300]

* * *

То, что человек уселся наземь, вовсе не означает, что он бомж. Сидят всюду: на брусчатке площадей, на газонах, на искусственной лужайке на кровле «Галери Лафайет», на папертях церквей — жуют сэндвичи, нежатся на солнце, общаются.

Один уселся по-турецки на краю тротуара возле кафе «Шекспир и компания», рисует пастелью городские пейзажи и пытается тут же продать. Другой опустился на колени перед Собором Парижской Богоматери — в обрамленной гранитом песочнице — и увлеченно лепит какие-то фигуры в компании трех малышей… В музее Мормоттан-Моне учительница подводит стайку первоклашек к знаменитому полотну «Впечатление. Восходящее солнце» и усаживает кружком на пол — слушать лекцию.

Некоторые, впрочем, предпочитают скамейки, которые во множестве расставлены по бульварам и скверам. А в Люксембургском саду и в Тюильри помимо скамеек — железные стулья. Можешь оттащить в тень, можешь повернуть к солнцу под нужным тебе углом. Но всех в этом смысле перещеголял сад Пале-Рояль. Там по территории разбросаны дизайнерские творения под названием «Конфиданс» — идеально приспособленные для конфиденциальной беседы конструкции из двух стульев с бронзовым изображением книги, ветки, кофейной чашки или сотового телефона на миниатюрном столике.

Более всего французам нравится сидеть как раз за столиками. Обычно это круглые, диаметром до полуметра столы, расставленные на тротуарах у входов в кафе и рестораны. Часто под навесом, снабженным инфракрасными излучателями — чтобы людям было тепло и на площади. Не загонять же их в помещение, если они и в холодную погоду предпочитают открытые пространства. Расставлены столики столь плотно, что не то что пробраться между ними, но и сидеть, не касаясь плечом соседа, весьма затруднительно. Однако если днем свободные места еще есть, то вечером все битком — по всему городу.

Трапезничать в таких условиях, наверное, не очень комфортно, но мало кому можно адресовать упрек из советского анекдота: ты что, мол, жрать сюда пришел? Как правило, на двоих — две чашки кофе или два бокала вина (больше, собственно говоря, и не поместится) и одна оживленная беседа, которая может длиться часами.

Совсем что ли не едят? Судя по тому, что обвисших тел и оплывших лиц крайне мало, возможно, так и есть. Ну и, конечно, если ты сам жаришь свинину и варишь пасту на домашней кухне, получается в разы дешевле. Тратить без необходимости французы не расположены. В буфете роскошной Гранд-Опера видели средних лет пару. Они взяли по чашке кофе и достали из сумки сэндвичи из супермаркета в стандартной пластиковой упаковке. И кому какое дело? Каждый волен поступать так, как ему удобнее.

[photo]3672[/photo]

* * *

То, что французы наотрез отказываются понимать какой-либо язык кроме своего родного — это миф (во всяком случае, о том свидетельствует мой скромный опыт). Однако разница с финнами или немцами все же есть. Те в массе своей с ходу готовы поддержать разговор на английском, француза же может задеть то, что в его стране незнакомый человек по умолчанию требует от него знания иностранного языка. На каком основании?

Не начинайте беседы с «хелло» и тем более с «мистер». Начните лучше с «бонжур» — дальше будет легче. Лично я сразу вываливал на собеседника половину известных мне французских фраз, включая сообщение о своем глубоком сожалении, что не знаю языка. И когда собеседник видел, что я не вполне понимаю ответ на заданный мной вопрос, он сам переходил на английский, а когда вслед за этим обнаруживал, что и этим языком я владею небезупречно, еще больше теплел и радостно подключал мимику и жесты.

Самая большая проблема возникла в ресторане национальной кухни, когда я понял, что и английского названия желаемых блюд не знаю. Ну, с лягушками-то худо-бедно разобрался, для лукового супа сконструировал формулу на итальянском, а изображение улитки нашлось в оформлении интерьера — достаточно было ткнуть пальцем. Главное — не теряться, а готовность понять и помочь — налицо.

Русских в нас идентифицировали довольно легко, и если это в принципе вызывало какую-то реакцию, то эта реакция была непременно положительной. Зеленщик, у которого мы покупали помидоры и финики, с радостью поведал нам, что Франция и Россия — дружественные страны; охранник в музее Мармоттан-Моне живо поинтересовался, как будет по-русски «бонжур» и потом, сияя широкой черной физиономией, щеголял новым знанием перед нами и своими коллегами; кассир в Гранд-Опера, судя по виду, в недавнем прошлом танцовщик, по собственной инициативе произнес несколько слов по-русски — оказывается, когда-то он изучал русский в лицее, но, увы, почти все забыл. Наконец, наш квартирный хозяин Эрик, заядлый путешественник, за бокалом бордо поделился своей давней мечтой побывать в великой Москве и, особенно, в прекрасном Санкт-Петербурге. Подаренные открытки с видами Екатеринбурга тоже вызвали у него немалый интерес.

[youtube]ch0r-bF_QW8[/youtube]

* * *

Межнациональной и межрасовой напряженности, я не заметил, примеры противоположного — на каждом шагу. Начиная с не раз попадавшихся нам групп малышни, где парами, за ручку, без умолку болтая, движутся юные парижане, не уделяющие никакого внимания этническим отличиям в своей среде. Если бы в семьях этих детей воспитывали в том духе, что, мол, Пьер африканец, а Софи азиатка, будь с ними поосторожнее, от такой раскованности и непосредственности не осталось бы и следа.

Ну а самое главное, в манере поведения представителей нацменьшинств напрочь отсутствует какая-либо натужность, связанная с внутренней потребностью доказывать свою состоятельность, свое право жить и работать здесь, а если сдуру попытаться заострить на этом их внимание, наверняка натолкнешься на непонимание: какого черта! это мой город!

Оговорюсь, что данные наблюдения справедливы для центральных округов Парижа, где парижанин, безукоризненно одетый, едущий в дорогом автомобиле, может иметь какой угодно цвет кожи. Как, впрочем, и бомж. Атмосфера становится иной уже в вагоне метро, пересекающем границу, например, 10-го округа. Почти одномоментно сменяется расовый состав пассажиров: одни выходят, другие заходят. Не менее заметно меняется и одежда: появляются африканские фасоны, исчезают шарфики, без которых настоящие парижане, похоже, в принципе не способны покидать дома.

К слову сказать, шарфик — это что-то вроде идентификатора «свой — чужой», отличающий коренных от «понаехавших». И стоило мне, посетив одежный магазин, намотать на шею популярное клетчатое изделие, ко мне стали обращаться по-французски, несмотря на то, что по остальным параметрам я мало похож на парижанина.

[photo]3675[/photo]

Но вернемся к территориальному зонированию. К востоку от Монмартра явное большинство населения имеет африканские корни, к югу бросаются в глаза ближневосточные черты (притом, что на самом холме доминируют европейцы, если не считать толп японских, корейских и китайских туристов). Не изучал вопрос специально, но, думаю, всякий, кто бродил этими местами? согласится: здесь, при тех же законах и муниципальных правилах, к тебе в одинаковой ситуации могут отнестись несколько иначе, чем, скажем, на улице Риволи или в Латинском квартале. Там ты — один из всемирного равенства и братства, и потому свой. Здесь принадлежность к «своим» зависит от цвета кожи и менталитета, и к тебе с твоими серыми глазами и шарфиком на шее доверия изначально чуточку меньше.

Вообще, удивительно, какими четкими в этом современном городе, где смешалось, казалось бы, все и вся, могут быть неформальные границы. Взять хоть улицу Сен-Дени, тянущуюся от центра на север, в том числе через район, в котором жили мы. Ближе к Сене она весьма аристократична, после пересечения с улицей Этьен Марсель, на ее облик начинают сильно влиять секс-шопы и лав-отели (интересно, что на параллельных Монторгей и бульваре Севастополь ничем подобным не пахнет), затем, за аркой Сен-Дени на полукольце Больших Бульваров эротический привкус исчезает, как отрубленный, уступая место расовому.

Со средневековых времен в Париже есть излюбленные места расселения у евреев, часть которых и ныне к ним тяготеет, гораздо позднее оформились границы кварталов, где предпочитают жить и тусоваться секс-меньшинства, а о колониях писателей и художников не одна книга написана.

[photo]3673[/photo]

* * *

В отличие от прошлого, десятилетней давности, галопно-туристического налета на Париж, на сей раз мы не просто в очередной раз в нем побывали, а именно пожили в этом городе, хоть и очень недолго. Ключевая деталь: поселились мы не в отеле, а в съемной квартирке-студии, со всех сторон окруженные парижанами. Как и они, закупали в супермаркетах еду и вино, бегали по утрам в лавку за свежими круассанами, готовили, мыли посуду, просыпались по утрам от грохота перемещаемых по двору мусорных баков…

Вместе с удобным расположением по отношению к достопримечательностям, нечаянно выбрали и эпоху. Дом XVII века (современник д’Артаньяна!) с винтовыми деревянными лестницами, лишенными дверей проемами подъездов, разнокалиберными этажами, мощеным брусчаткой двориком с цветущими кустами, вьющейся зеленью и аркой с кованым фонарем. Помимо визуальных впечатлений еще и обонятельные: на входе в подъезд тебя встречает запах жилья — не противный, как это часто бывает, и не изысканный, ибо Шанель тут никто не распылял, а очень естественный и очень информативный. Так, видимо, и должно пахнуть в здании, где в течение четырех веков варили луковый суп и спаржу, методично терли кожаными подошвами дубовые ступени и не раз, полагаю, поливали их бургундским и анжуйским из разбитых бутылок.

В 17-метровой комнатке с относительно недавно врезанным санузлом высота потолка, опирающегося на дубовые балки, — около 4 метров, что надоумило хозяев не загромождать комнату спальным местом, а поднять его на антресоли. Тоже экзотика.

Пешеходная, как несколько соседних, наша улица Сен-Совёр настолько узка, что в здешних барах и забегаловках столики наружу не выставляют, публика, почти исключительно местная, теснится внутри. Зато перпендикулярная Монторгей — вся нараспашку. Помимо многочисленных кафе тут множество разнообразных лавок — сырных, мясных, багетных, рыбных, кондитерских, овощных… Как и подъезды жилых домов, в большинстве своем они дверей не имеют, на ночь закрываются жалюзи на всю ширину проема. В остальное время прилавки открыты взорам проходящих, а ноздри их наполняют такие ароматы!..

Ставшую такой родной улицу мы увидели и в музее д‘Орсе — на полотне Клода Моне.

Это старый Париж, не затронутый градостроительной реформой барона Османа, который в середине XIX века рассек город сетью бульваров и авеню. Именно тот, османовский Париж вкупе с сохранившимися дворцами и храмами формирует имидж города в глазах большинства туристов, мы же, причастившиеся более глубокого пласта городской истории, ощутившие в прогулках по своему району, Латинскому кварталу, Монмартру, кварталу Маре, его атмосферу, на бульвары смотрим не то чтобы свысока, но с пониманием, что свет клином на них не сошелся.

[photo300]3674[/photo300]

И уж точно свысока не посмотришь на небоскребы квартала Дефанс, вынесенного за кольцо Периферик, но тоже являющегося неотъемлемой частью Парижа. Причем к почтительности взывают не столько размеры, сколько яркие архитектурные и градостроительные решения. Казалось бы, понатыкали высоток вдоль эспланады — велика премудрость! Ан нет. Не стой истуканом, пройдись, и ты увидишь, как с каждой дюжиной шагов преображается силуэт застройки, как возникают новые и новые гармонические сочетания объемов… Профессионализм высочайший, и… представляю, какая мука согласовывать здесь посадку каждого нового объекта.

Совсем старое, умеренно старое и современное в Париже чаще существуют разделено. Но случаются и смешения — как умеренно контрастные, так и контрастные экстраординарно. Примеры вызывающе диссонансных построек разных лет — Эйфелевой башни, Центра Помпиду, стеклянной пирамиды Лувра, Оперы Бастилия известны всему миру. И ведь все это прижилось! Только вот с башней Монпарнас, пожалуй, все же промашка вышла.

Вписать в городскую ткань нечто привычно-похожее — это одно, добиться гармонии несочетаемого — это ж какую бездну вкуса надо иметь!

Какому безумцу пришло в голову отдать плафон ампирной Опера Гарнье под роспись Марку Шагалу!? Но ведь это прекрасно! И можно ли представить сегодня сады Пале-Рояль и Тюильри без образцов современного искусства? Оно проникает даже в действующие храмы: в церкви Мадлен мы видели инсталляцию в составе статуи Иисуса, одетой в блестящий пластиковый балахон, и сгрудившихся у постамента абстрактных электрифицированных силуэтов. У нас бы за это «двушечку» впаяли — как минимум.

С другой стороны, и классика тянется к современности: на платформе станции метро Лувр-Риволи, через которую бегают поезда без машинистов, в нишах путевых стен выставлены копии шедевров, хранящихся этажом выше. Музей, как видим, начинается даже не с вешалки.

[photo300]3668[/photo300]

* * *

Париж бесконечен в своем многообразии, и, самое главное, он не боится меняться. И он не боится своей истории — местами великой, местами кровавой и грязной. И он не боится своего будущего — несмотря на все сегодняшние проблемы (почему-то особенно хорошо заметные издалека).

Сказать, что Париж распахивает тебе навстречу свои объятия, было бы преувеличением. Но это дом, двери которого открыты. Ты можешь войти без стука, налить себе бордо или кальвадоса, усесться на пол или прилечь на диван, вступить в беседу или угрюмо пялиться в угол. Хочешь встать на голову? Да ради Бога! Здесь по умолчанию признают и твое право быть самим собой, впрочем, жевать хозяйскую герань, пожалуй, все же не стоит.

Самим собой (при всех привходящих и понаехавших) остается и сам Париж. Он никогда не теряет достоинства и не вешает нос. Подобное, разумеется, свойственно не ему одному, однако почему-то именно на здешних бульварах и набережных особенно высока концентрация вируса, истребляющего в человеке холуйство и холопство. Если, конечно, нет иммунитета. 

[youtube]W9uF30C_M5A[/youtube]