Это — о казачьей цивилизации, унесенной ветром Гражданской войны и большевистского геноцида. И это — о новом сериале режиссера Сергея Урсуляка «Тихий Дон», снятого по мотивам бессмертного шолоховского романа.

Поразительно и в то же время абсолютно предсказуемо: все отзывы о сериале, который только что был показан по каналу «Россия 1», отличаются завидным единодушием — в плане полного и агрессивного неприятия ленты. Поразительно — потому что негативные отклики посыпались, даже не дожидаясь окончания просмотра; предсказуемо — потому что сразу начались вполне ожидаемые сравнения с культовой картиной С. Герасимова. Именно с ней: о многострадальном сериале С. Бондарчука, что показательно, никто и не вспомнил… Такая реакция — трафаретна: далеко не впервые в истории художественной культуры у зрителей и читателей еще до знакомства с произведением искусства возникает установка отторжения, если на тот же сюжет кто-то ранее создал другое произведение. Вообще любая установка восприятия на что-то заранее ожидаемое способна отвергнуть увиденное просто по принципу несовпадения ожидаемого увиденному. По этой схеме испытал фиаско своей «Чайки» А. Чехов… Тем более отрадно констатировать: негативные прогнозы не оправдались, перед нами — художественное явление, отмеченное большой талантливостью и мощным зарядом восприятия.

«За художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время» — с такой формулировкой автору гениального романа-эпопеи Михаилу Шолохову была присуждена Нобелевская премия по литературе. Пусть это звучит высокопарно, но как раз в таких выражениях можно охарактеризовать увиденное. Плюс — несколько моментов, выгодно отличающих нынешнюю кинематографическую «реинкарнацию» «Тихого Дона» от предыдущих. Даже если оставить в стороне чисто технические моменты (например, высокое качество визуала, которого просто физически не могло быть у герасимовского фильма — он же снимался на советской пленке), остаются содержательные характеристики.

Лента Герасимова — гениальная, без вопросов — очень «советская» по образности и трактовке сюжетных коллизий, иначе в те годы и быть не могло: это привело к тому, что в картине многие острые моменты романа остались за кадром. И еще приглушенной оказалась вся эротическая линия литературного первоисточника, составляющая едва ли не самую оригинальную и «эксклюзивную» для литературы СССР часть семантики всей эпопеи. Тоже предсказуемо — ведь «в Советском Союзе секса нет»… Что касается трагической по своим мытарствам ленты С. Бондарчука (тоже весьма эстетически интересной и не заслуживающей снисходительного отношения!), то она была, что называется, обречена на неудачу — в силу откровенной клочковатости материала и вытекающей отсюда фрагментарности показа романных перипетий. Да и актерский состав «подкачал»: если Алена Бондарчук (Наталья), Ирина Скобцева (Ильинична) или Фарид Мюррей Абрахам (Пантелей) вели свои образы мощно и уверенно, то Руперт Эверетт (Григорий) и Дельфин Форрест (Аксинья) явно не дотягивали до планки…

Самая сильная сторона сериала С. Урсуляка — молодость экранных героев. Ведь, положа руку на сердце, все актеры, снимавшиеся у Герасимова, в первую очередь П. Глебов и Э. Быстрицкая, были много старше своих образов: выходило что-то в стиле «оперной стилистики», когда 13-летнюю пушкинскую Татьяну в опере Чайковского традиционно исполняет зрелая матрона… При таком положении дел немного странно смотрятся раскаленные добела человеческие и сексуальные страсти и конфликты между шолоховскими героями… Здесь — не то: молодые актеры Григорий Ткачук (Григорий), Полина Чернышова (Аксинья), дочь режиссера Дарья Урсуляк (Наталья), Никита Ефремов (Митька Коршунов), Анастасия Веденская (Дарья), Артур Иванов (Петр) и Александр Яценко (Мишка Кошевой) сумели создать редкий в таких случаях «консенсус» молодой эмоциональности и завидного профессионализма. В результате характерный для романа сплав трагизма личных отношений героев с трагизмом огромного исторического разлома передан с впечатляющим результатом.

 Фильм, как анонсировали его авторы, поставлен «по мотивам». Этот момент — самый спорный: из сюжета выпали некоторые биографические моменты героев. Например, не попавшая ни в одну экранизацию сцена изнасилования Аксиньи собственным отцом — принципиально важная для понимания дальнейших психологических метаний героини, ее судорожного «сканирования» между Григорием, Степаном и Листинским. Ряд сюжетных линий изменен по отношению к первоисточнику, скажем, обстоятельства смерти Пантелея. Совсем выпали из показа образы большевиков Бунчука, Штокмана и Анны Погудко. Спору нет, Штокман и Бунчук — самые одиозные персонажи романа: первый — холодный адепт террора, второй собственноручно сеет террор… Впрочем, в предыдущих экранизациях «волюнтаризма» было не меньше, и интерпретаторы имеют на это право.

Самое интересное — это трактовка разворачивающейся на наших глазах исторической трагедии: она существенно отличается и от герасимовской, и от бондарчуковской. Для Герасимова правда — на стороне красных, для Бондарчука — на стороне белых, Урсуляк же поворачивает концепцию в иную плоскость: в братоубийственной войне правых нет, и социальные роли палачей и жертв могут с легкостью меняться местами. Даже самые отвратительные персонажи типа Кошевого, красного палача, и Митьки, белого палача, — не одномерны: и тот, и другой «сорвались с нарезки», потеряв родных и близких — как и убивающий собаку Мелеховых безымянный красноармеец, переживший гибель семьи и «подвинувшийся» на мести. Все они — нравственные калеки (причем каждый это понимает!), и одновременно каждому из них нет прощения: и Мишке, расстреливающему Петра и деда Гришаку; и Митьке, изрубившему мать Кошевого; и Подтелкову, собственноручно кромсающему шашкой пленных, а затем исступленно проклинающему своих убийц на виселице…

Это касается и личных аспектов: так, Аксинья здесь — и жертва невозможного семейного насилия, и насильница по отношению к Наталье… Кульминация этого момента — в образе Григория: для него нравственным переломом становится сцена убийства молоденького австрийского солдата: герой Г. Ткачука рубит его с лицом, в котором в тот момент нет ничего человеческого… И именно призрак того «австрияка» возникнет перед глазами Григория в сцене кровавого боя с красными матросами: Григорий, убивая их одного за другим, видит лицо того зарубленного мальчишки — и валится на землю с криком: «Убейте меня, смерти предайте!». В фильме Григорий — единственный, кто удерживается от всеконечного озверения: в этом — причина его тяжелейших нравственных переживаний, но это и его человеческая победа…

И еще — поразительный, и не имевший аналогов ни у Шолохова, ни у предыдущих интерпретаторов, финал. Григорий виртуально возвращается в родные места — молодой, в казачьей форме, с полным «георгиевским бантом» — а его в белых одеждах встречают все родные и близкие (уже мертвые): мать, отец, дед Гришака, Аксинья, Наталья, умершая дочка, Петр, Дарья, даже собачка… И вновь перед ним — тот молоденький австриец, и он протягивает Григорию косу (не оружие, а орудие мирного труда!), и Григорий начинает исступленно косить жито… Это — смысловой итог увиденного: нас возвращают к первоначальному созидательному смыслу бытия, к извечной прекрасной мечте о покое и счастье — мечте, безжалостно растоптанной немыслимыми катастрофами свихнувшегося века…

[youtube]zcIyffup4iE[/youtube]