Николай произнес тогда фразу, ставшую, пожалуй, девизом на всю его длинную творческую жизнь.

— Я люблю партии характерные, когда есть истинный драматизм и накал страстей.

Николай Остапенко обладал взрывным, впечатляющим темпераментом, но в его пластике всегда привлекали графическая строгость, вкус, обаяние. Наверное, не случайно особым «коньком» Остапенко были испанские танцы.

Поинтересовалась я тогда и о том, кто привел его в большой балет. И услышала:

— Наверное, сама судьба. Я москвич. Папа у меня слесарь, мама к искусству тоже никакого отношения не имела. Но я ходил в кружок, и его руководитель посоветовал маме отдать меня в хореографическое училище. Конкурс был огромный, приняли 20 человек, и меня в том числе.

После окончания столичной школы артист по распределению приехал на Урал и … остался на всю жизнь. Здесь стал мастером, получил почетное звание заслуженного артиста РСФСР, пережил радость удач и горечь поражений.

…В «Легенде о любви» на музыку Асафа Меликова Остапенко станцевал Визиря. Пламя горькой любви сжигало его героя. Любви мучительной, неразделенной. Это трагическое чувство заставляло сопереживать зрительские сердца, делало персонаж живым и многоплановым. Смысловое богатство роли определяло и пластику, стремительную и раскованную.

А был еще Квазимодо в «Эсмеральде» Цезаря Пуни, который поражал и трогал пронзительно-детской незащищенностью перед миром. Но одна из самых значительных работ уже зрелого артиста — это Цезарь в балете на музыку Эдуарда Лазарева «Антоний и Клеопатра». Цезарь был весь поза, холодная картинность. Он все время смотрел на себя как бы со стороны. Для него важны были не человеческие чувства, а то, что напишут о нем в летописях.

Так незаметно способности переплавлялись в серьезные художественные результаты. Мне доводилось за эти годы видеть, конечно, разные по эмоциональной отдаче спектакли с участием Остапенко, но проходных не было, это точно.

— Николай, — спросила я его во время нашей недавней встречи, — годы несутся удивительно быстро, а век артиста балета до обидного короток. Вы уже на отдыхе. Что и кого вспоминаете?

— Вспоминаю друзей и партнеров, у нас всегда творили личности. Вспоминаю Николая Ильченко, он был сложным человеком, но очень талантливым. Никогда не забуду его Спартака. А балерины?! Елена Гускина была одержима профессией. Когда мы репетировали «Анну Каренину» — я там был Карениным — она работала до обмороков, иначе не умела. Такая же была Лиля Воробьева. Ее можно было среди ночи поднять и позвать работать. Легко и просто никогда не было, и денег гигантских мы не получали, но дело свое искренне любили. Хорошо, что Воробьева до сих пор в театре. Она педагог и работает с солистами. Конечно, сейчас, когда театр готовится отметить свое 100-летие, размышляешь и о судьбах балета. У нас часто менялись главные балетмейстеры, из больших училищ сюда не очень-то ехали молодые артисты, а балет — был.