Размер текста:
Цвет:
Изображения:

В банде только… дети

22 сентября 2015, 8:00

Данные о резком росте подростковой преступности в регионе были обнародованы еще полгода назад в ходе доклада главы областного ГУВД перед депутатами регионального парламента.

Число преступлений, совершенных несовершеннолетними, всего за год выросло на 24%. Число ночных преступлений увеличилось на 16%, на 10% — число преступлений, совершенных в отношении самих подростков.

И что особенно резануло — в регионе отмечен рост преступных сообществ подростков. Эта информация прозвучала как отчаянное откровение. Обычно правоохранителям свойственно лакировать действительность, а тут обнародованы данные не только о существовании подростковых ОПС в регионе, но и о том, что их становится все больше. Явный показатель сегодняшнего угрожающего состояния общества. С ходу возникает масса ассоциаций — от отмороженных молодежных формирований, орудовавших в 90-е, до жестоких сцен из фильма «Банды Нью-Йорка»….

Но что все-таки стоит за проявившимся явлением? Чем оно грозит в перспективе — глобальным криминальным переделом? Еще большим ростом преступности на фоне тяжелой экономической ситуации? Ростом числа наиболее жестоких, подростковых преступлений? Об этом в сегодняшнем интервью с доцентом кафедры уголовного права Уральского государственного юридического университета, старшим научным сотрудником Института философии и права УрО РАН, кандидатом юридических наук, криминологом Константином КОРСАКОВЫМ.

— Константин Викторович, сегодняшние подростковые группировки на Урале — это четко сложившиеся объединения? Скажем, они имеют свое название, территорию, строгую структуру и иерархию, по аналогии, например, со взрослыми ОПС, действовавшими в области в 90-е годы — «центровыми», «синими», «Уралмашем»?

— Нет, настолько серьезных и масштабных объединений среди подростков сегодня пока все-таки нет. Практически растворились и мощные взрослые объединения, а молодежные у нас никогда не представляли собой «отмороженные» криминальные сообщества, как, например, в свое время в Казани. Там да — они формировались повсеместно и чуть ли не на уровне младших классов школ. Доходило до того, что родители вынуждены были выкупать своих детей из рядов преступных организаций, лишь бы те от них отстали. Названия этих группировок до сих пор на слуху — «Жилка», «Хади Такташ», «Тяп-Ляп» и т.д, они совершали настолько жестокие убийства и разбои, что наводили ужас не только на Казань, но и на всю страну. Казанские банды периодически устраивали «психические атаки». «Тяп-Ляп», например, массой бежали по городу, колотили и забивали насмерть любого, кто оказывался на улице. Это была показательная демонстрация силы. После таких набегов на улицах оставались десятки покалеченных и убитых…

На Дальнем Востоке криминальный авторитет из Комсомольска-на-Амуре по кличке Джем организовал целый криминальный загородный подростковый лагерь, его называли «Остров Джема». Там криминальные авторитеты открыто готовили боевиков для преступных группировок, по сути «ковали» себе смену. Они обучали подростков карточной игре, тому, как «разводить лохов». Учили, как жить по понятиям, правилам поведения в преступном мире: как сломать слабого, обвести сильного… Учили владеть оружием и рукопашному бою.

Да и у нас в области сегодня наблюдается рост подростковой, или, как мы ее еще называем, ювенальной, преступности. Несовершеннолетние, порой практически еще дети 12—13 лет, объединяются в криминальные группы, компании с криминальными наклонностями, но мощных и устойчивых сформировавшихся банд все же пока нет. К слову, «банда» как юридический термин означает вооруженную группу, созданную для нападения на граждан или организации, поэтому правильнее их называть все же молодежными группировками.

— Официальные цифры уровня подростковой преступности, численности группировок малолетних, на ваш взгляд, отражают реальную картину?

— Официальные данные, как правило, в два-три раза меньше действительного положения дел. Во-первых, далеко не обо всех преступлениях становится известно в принципе: украли кошелек, избили, а человек не пошел заявлять, поскольку считает, что это бесполезно или вовсе — себе дороже. Во-вторых, даже если преступление и попадает в поле видения органов, ведомственную статистику у нас, как известно, принято приукрашивать. Ибо от этого зависят звания, награды, премии, повышения в должности и т.д. Если из года в год нам рапортуют о спаде, снижении, то, по логике вещей, преступность должна уже совсем исчезнуть. А она, как мы видим, только увеличивается. К слову, в рейтинге наиболее криминальных городов страны за прошлый год лидирует Кемерово (до него на первом месте были Сургут и Пермь). Потом следуют Курган, Тюмень и другие сибирские города, ну и далее — мы, Средний Урал. Все основные группировки базируются, конечно, в крупных, наиболее «хлебных» городах — Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, других миллионниках.

— Это рейтинг именно подростковой преступности?

— Подростковая преступность — это органическая часть преступности в целом. Она всегда тянется вслед за взрослой. Почти все криминальные авторитеты, воры в законе совершили свое первое преступление «по малолетке». Редко кто — уже в зрелом возрасте.

— Почему именно Сибирь и Урал лидируют в рейтинге?

— Факторов много. Один из них – на этих территориях традиционно большая концентрация колоний и тюрем. Люди освобождаются, а ехать часто некуда, и они оседают здесь же. Ко всему, в этих регионах в принципе богатые криминальные традиции, я бы даже сказал, сформирована своего рода криминальная ментальность, криминальная психология. У многих кто-то сидел из членов семьи, из родственников, близких, соседей, друзей, коллег. Сотни тысяч наших сограждан прошли через зону. Этот шлейф тянется еще с советских времен. Все это — благодатная почва для преступной идеологии и криминального мировоззрения.

— Какие преступления сегодня чаще всего совершают малолетние, в том числе и в составе ОПС?

— Конечно, прежде всего не требующие особых знаний. Согласитесь, чтобы совершить крупное экономическое преступление, нужно все-таки что-то знать. А для мелкого воровства, грабежей, изнасилований и хулиганства «институтов заканчивать не надо». Например, машины в Екатеринбурге по ночам горят уже который месяц. Навряд ли это старички-пенсионеры делают. Причем в этих акциях есть элемент своеобразного протеста, мотив даже не какого-то классового антагонизма, а элементарной зависти.

— «Ну ни хрена себе тачка?! И почему она у этого урода?»

— Примерно так. «Я что, хуже? Почему кому-то повезло, а я ничего не имею. Надо это дело «исправить»: даже если у меня машины не будет, у них ее тоже не будет».

— Считается, что подростки совершают преступления куда более жестокие, чем взрослые. Причем порой злоба ничем не мотивирована, она аномальная, превосходит все пределы. В чем особенности психологии «детских» преступлений?

— Подросток — еще не сформировавшаяся личность. У него нет четких представлений о ценности жизни, здоровья, о межличностных отношениях. При этом ему свойственен максимализм — если жить, так на полную катушку. Поэтому и преступления они совершают нарочито дерзкие, иной раз показные даже. И в этом плане их проще раскрыть — улик много, следов, связей. Опытные преступники они же в одиночку действуют. Как гласит китайская пословица «Что знают двое, то знает и свинья». Чем больше людей в курсе, тем выше шанс, что найдут и посадят.

Подросток об этом не задумывается. Эффект безнаказанности приводит к тому, что подростки не могут остановиться: одно преступление удачно совершил, второе, и если вовремя не остановили, он обязательно и третье совершит. Он же самый умный, никто его не найдет. Но рано или поздно он на чем-то попадется. Взрослые преступники заматерели, у них выработалась своя тактика и стратегия. Они уже знают, как «шифроваться». Например, место жительства часто меняют, «гастролируют» по стране. А подростки в большинстве своем привязаны к территории. Знаете, как граффити появилось? В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе подростки таким образом метили «свою территорию». И по этой «наскальной живописи» можно было четко определить, кто «держит квартал».

— А в чем причины резкого роста подростковой преступности? Тяжелая экономическая ситуация, снижение уровня жизни?

— Не только, причин на самом деле целый комплекс, конгломерат. Хотя клубок социальных проблем, конечно, определяющий. Показателен в этом отношении бунт в Кировоградской воспитательной колонии, произошедший в 2007 году. Мы тогда детально стали разбираться, что все-таки стало основной причиной. Изначально версии были разные: кто-то говорил, что несколько человек не захотели переводиться во взрослую колонию, другие — что администрация гнобила и т.д. На самом деле там созданы отличные условия: можно спортом заниматься, фильмы смотреть, книжки читать, психологи и педагоги с ребятами работают, достаточно качественное обучение, я уже не говорю о питании… Уровень в колониях для несовершеннолетних выше, чем во взрослых, — «все лучшее детям». На самом деле истинной причиной оказалось то, что подростки — те, кому подошел срок, не захотели освобождаться. Условия в колонии оказались гораздо лучше, чем на воле. Ведь большинство из них – из сельской местности, из глубинки: порой до школы, которая уже давно не ремонтировалась и обветшала, надо пешком идти несколько километров, автобусов нет, учителей не осталось, вечно пьяные родители не кормят и избивают. Чтобы достать денег, надо воровать. А в колонии о них заботятся. Получается парадокс: чтобы на тебя обратили внимание, надо совершить преступление, а до этого ты никому не нужен. Началось все с того, что подростки в столовой продуктами стены измазали в знак протеста, а потом дошло до захвата заложников и массового погрома.

— Очевидно, и наркотики сильно повлияли на рост «детской» преступности…

— Безусловно, и очень существенно. По статистике, почти каждое третье насильственное преступление совершается в состоянии наркотического или алкогольного опьянения. Каждое второе изнасилование. Причем в стремлении достать дозу наркоман может напасть на первого попавшегося: хоть на крепкого мужчину, хоть на тщедушную старушку — это ему не важно. Не случайно американские криминологи советуют жителям крупных городов, особенно оказавшихся в нереспектабельных районах, называемых гетто, иметь с собой небольшую сумму денег, достаточную для приобретения дозы, это порядка 10 долларов. От наркоманов проще откупиться и спасти себе жизнь. В Штатах, несмотря на благополучную жизнь, наркоманов не меньше, чем у нас. К слову, они лидируют и по числу заключенных. У них больше двух миллионов сидит в колониях и тюрьмах, у нас порядка 650 тысяч.

— Некоторые из экспертов утверждают, что и кино влияет на подростков. Вы с этим согласны?

— Ну а как же, в кино же все красиво: половина американских фильмов заканчиваются тем, что преступник с чемоданом долларов и красавицей блондинкой доезжает на дорогой тачке до мексиканской границы…. В США в свое время даже вводили запрет на выпуск кинофильмов гангстерского жанра. Началось все с Бонни и Клайда, которых стали массово копировать, подражать им. Приключения, деньги, романтика, любовь — что еще надо подростку. А у нас же навыпускали фильмов вроде «Бригады», «Брата», «Бумера». Ну кто из молодых парней не хочет быть такими же? О расплате ведь никто не думает.

— То есть в идеале надо, чтобы фильм заканчивался на лесоповале или в камере, где заключенный гниет от туберкулеза, где кого-то опустили? А то сплошная романтика, кровь бутафорская…

— Да, они о тюрьме и погибели не думают вообще. У них принцип — буду умирать молодым, в 40 лет — это же старик глубокий, надо жить «здесь и сейчас». Часто подросток сам не может внятно объяснить, почему пошел «на дело»: захотелось драйва, адреналина. У него стремление проявить себя любым путем. В 13—14 лет ему надо авторитет завоевать, самореализовываться. Ему надо, чтобы его уважали, считались с ним. И в стаи сбиваются, потому что так легче выстоять, потому что вместе они — сила. Ко всему, влияет на рост молодежной преступности и кризис семьи, брака. Все это порождает социальное неблагополучие.

— Ну и что с подростковой преступностью делать? В США в 20—30-е годы прошлого века организовали сеть боксерских клубов, особенно в самых криминальных районах, чтобы подростки выплескивали там разрушающую энергию.

— Это так называемые «отвлекающие программы». Это один из способов профилактики. Секции, кружки, спортивны клубы, даже скаутское движение и казачество, если хотите — лишь бы не в банду. В СССР эту роль выполняли ударные молодежные стройки вроде БАМа, армия. Иногда молодому человеку оставалось совсем немного до армии, он попадал, скажем, по «хулиганке». Что с ним делать? Часто закрывали глаза: из армии вернется новым человеком. И в общем-то помогало. Сегодня в какой-то степени эту роль могут выполнять массовые спортивные и военно-патриотические организации, поисковые отряды, различные клубы по интересам.

— Вы думаете, для подростка, попавшего в банду, этот патриотизм нужен? У него же цели принципиально другие — бабло, машины и т.д.

— Понимаете, молодые правонарушители бывают разные, и группировки тоже разные, есть ультрапатриотически настроенные. Их вполне можно увлечь военно-патриотической тематикой. Многим нравятся оружие, единоборства и униформа. Для каждой категории подростков нужен свой подход. Скажем, те же скинхеды, нацболы, экстремистские группировки, штурмовики, погромщики – их при желании вполне можно переориентировать в конструктивное, патриотическое русло, вовлечь в созидательную сферу. Дать понять: хочешь, чтобы твоя страна процветала, для этого не надо негров, «чурок» и «хачиков» на улицах бить и погромы на рынках устраивать — это не поможет. Даже если такой молодой человек в правоохранительные или военные структуры пойдет, в ОМОН, в СОБР, в погранвойска, в разведку, например, это уже выход энергии. Там «архаровцы», крепкие ребята нужны. Такие, например, в израильском МОССАДЕ служат. У них принцип какой: «где бы араб-террорист, посягнувший на еврея, ни прятался — найдем и замочим». Помните, что случилось с палестинцами, расстрелявшими израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене?

Как только государство самоустраняется, не занимается молодежью, подростков пытаются вовлечь во что угодно — в криминал, в тоталитарные секты, в экстремизм, в наркотрафик и т.д. Найдется масса сил, спекулирующих на их энергии. За молодежь всегда и всюду идет настоящая борьба: за их умы, сердца и души. К слову, феномен ИГИЛа это особенно наглядно доказал.

— Что касается подростковых группировок, у правоохранителей наверняка есть способы воздействия на их лидеров …

— Безусловно. Их лидеры, как правило, люди взрослые. Это харизматичные личности и очень тонкие психологи. Они попросту используют несовершеннолетних, ведь их так легко «развести». Молодым легко забить голову, сыграть на подростковых идеалах, превратно толкуемых понятиях о силе, славе, справедливости, товариществе или же банально обмануть. Доходит до случаев почти курьезных. В лихие 90-е продуктов в зонах, как известно, не хватало, голодали, а в первую очередь обеспечивались воспитательные колонии. Взрослые уголовники использовали такой ход: «молодые, отказывайтесь от сосисок и молока, которые вам привозит администрация: вас хотят сделать «опущенными», «законтаченными» – этот подтекст, сексуальная тематика играет очень большую роль в подростковой криминальной субкультуре с ее ритуализованностью. В итоге — массовые отказы от пищи и голодовки, а продовольствие, дабы не пропало, уходило во взрослые колонии. Там смеялись над малолетними простачками и все это дело съедали.

— В последнее время очень часто звучат разговоры о снижении возраста уголовной ответственности, об ужесточении законодательства по отношению к несовершеннолетним. На ваш взгляд, это было бы действенной мерой?

— Что касается возрастной планки, то я за гибкий подход, за дифференциацию. У нас страна огромная, а закон один для всех. В разных регионах в законодательстве должна быть отражена специфика территории, нельзя судить по одним меркам регионы Крайнего Севера и Северный Кавказ. Как в США, где в каждом штате свои законы. И в СССР уголовные кодексы республик были разными, с учетом местной специфики. В Туркмении, например, была установлена уголовная ответственность за уплату калыма. В Литве и Белоруссии ее не было — там это было абсолютно не нужно. Для кого-то это старая традиция, но с современной правовой точки зрения это правильнее рассматривать как торговлю людьми. В целом я против репрессий, против синдрома Понтия Пилата, когда государство уподобляет уголовное право красногвардейской сабле, размахивая которой направо и налево и рубя головы, можно решить все проблемы с преступностью, ничего хорошего из этого не получается. Насилие, как известно, порождает насилие, это только сплачивает и огрубляет преступность. Почему мы получили русскую мафию, которую до сих пор во всем мире боятся и массу фильмов о ней снимают? Да потому, что она была закалена в суровых советских лагерях и тюрьмах. Будем ужесточать законодательство — такого же эффекта добьемся. В первую очередь надо решать экономические, социальные проблемы, ранней профилактикой заниматься. Вслед за этим и преступность постепенно пойдет на спад. Тюрьма — это последствие, надо бороться с истоками, с причинами и вовремя распознавать болезнь. В этом плане юристам надо быть не патологоанатомами, а терапевтами.

В ТЕМУ

Уголовная ответственность по российскому УК наступает с 16 лет. С 14 лет эта ответственность наступает по 22 составам преступлений, отличающихся повышенной общественной опасностью. При этом на практике нередко фиксируются преступления, совершенные с особой жестокостью, глумлением над жертвой и садизмом в 13, а то и в 12 лет.

22 сентября 2015, 8:00
Автор статьи: Елена МАЦИОНГ, фото: kinokopilka.tv

Другие новости