Любой мало-мальски образованный человек в России со школьной скамьи помнит красочный и величественный рассказ о том, как вторглись на Русь изверги-крестоносцы, «псы-рыцари», как сошлись обе стороны на льду Чудского озера, — и произошла грандиозная битва, закончившаяся разгромом супостатов. Кроме того, если не все, то очень многие помнят гениальный фильм Сергея Эйзенштейна «Александр Невский» — и память оживляет потрясающие картины сожжения детей в Пскове, жуткой атаки тевтонского конного клина — «свиньей», ответного веселого удара русской рати и финального возмездия в ледяных волнах озера среди ломающихся льдин.

Это знают на Руси все. Но есть и то, что не знает почти никто, кроме специалистов. Вот цитата из фундаментального труда выдающегося американского историка Уильяма Урбана «Тевтонский орден»: «Это событие наделили значением гораздо большим, чем оно того заслуживает, благодаря выпущенному в 1938 году фильму Сергея Эйзенштейна «Александр Невский». На самом деле, хотя картина достаточно точно изображает некоторые аспекты битвы, особенно костюмы и тактику, передавая нам потрясающее ощущение драматичности средневековой битвы, прочие моменты битвы, показанные в фильме, — чистая пропаганда. Не стоит и говорить о том, что предки эстонцев и латышей не были сгорбленными карликами, как утверждают авторы фильма; не были они также и бесправными крепостными рабами. Магистр Андреас был в Риге и потому не мог быть взят в плен Александром Невским, чтобы впоследствии его обменяли на мыло. Войско русских состояло в основном из профессионалов; фильм же рисует некий аналог ленинских коммунистов, крестьян и рабочих, противостоящих некоему эквиваленту фашистских штурмовых колонн. Германские крестоносцы отнюдь не были предвестниками нацистов, этакими белокурыми гигантами, которые сжигали детей живьем. Короче говоря, многие сцены из этого фильма рассказывают нам больше о Советском Союзе незадолго до вторжения Гитлера, чем о средневековой истории».

Неожиданно? Только на первый взгляд. Вот еще несколько фактов. Решающее столкновение произошло 5 апреля 1242 г. на берегу Чудского озера, а не на льду, как обычно утверждают. Для нас оно предстает чем-то грандиозным. Между тем рыцарей, участвовавших в битве, было всего… 42 человека. Они известны поименно по западноевропейским хроникам. Конечно, к этому надо прибавить пеших наемников-кнехтов и союзников-ливов, а также то, что каждый рыцарь был подобен подвижной крепости (своего рода аналогия танка), но все равно факт остается фактом: орденский отряд был крайне малочислен. Представьте себе эти 42 человека, скачущих хрестоматийной «свиньей», и сравните их со ставшими уже классикой кадрами из фильма С. Эйзенштейна. Не случайно европейские историки считают Ледовое побоище событием почти «местного значения», ведь мы знаем сражения Средневековья, когда рыцарская конница насчитывала от двух до 60 тысяч всадников.

Впрочем, это нисколько не умаляет значения Ледового побоища для Новгорода и Руси. И еще: на льду тевтонцы оказались лишь на завершающей стадии сражения, после знаменитого флангового удара Александра. Ливы и кнехты после него сразу ударились в бегство, а вот рыцари доказали, что недаром носят это имя, — ни один из них не «показал спину», все доблестно сражались до конца и либо пали, либо пошли ко дну, когда треснул лед. В целом эти события привели к тому, что в дальнейшем орден таких глубоких прорывов на русскую территорию не предпринимал больше ни разу, ограничиваясь атаками в сторону Пскова.

Стоит сказать и о том, что ставшее стереотипным название «псы-рыцари» абсолютно неверно, и произошло оно, во-первых, из-за игры слов по аналогии с названием католического ордена доминиканцев: «dominicanes» — последователи св. Доминика, и «domini canes» — «псы господни», как себя называли сами монахи этого ордена, но доминиканцы к событиям 1241—1242 гг. не имели никакого отношения. Тем более рыцари так себя не называли. К слову, в Новгороде — в связи с тем, что каждый рыцарь ордена был официально еще и монахом, — их прозвали «божьими дворянами», только такие названия на Руси и были в ходу. Так что «псы-рыцари» на совести позднейшей пропаганды.

Наше историческое сознание до такой степени засорено мифами, что мы, сами того не замечая, представляем себе вместо российской истории мифологию о ней. «Миф не безобиден, и обращаться с ним следует осторожно, как с неразряженной бомбой, — предупреждал Лев Гумилев. — Ибо это есть право на безответственность и беспочвенность суждений — то есть на ложь, пусть и бессознательную».

Прав был У. Урбан в том, что гениальная лента Эйзенштейна больше рассказывает нам о сталинском СССР, нежели о коллизиях 1242 года. Действительно, историю в СССР всегда понимали как «политику, обращенную в прошлое». Реконструкция исторических событий в культуре всегда отличалась неоправданными аллюзиями с современностью и политической ангажированностью. Вспомните, что в фильме Эйзенштейна Александр Невский ни разу не крестится, на это обратил внимание А. Солженицын. Не крестился он даже перед боем, хотя исторически это совершенно невозможно! Но… режиссер имел четкий соцзаказ и добросовестно его реализовывал.

Все понимают, отступление от высочайших инструкций могло стоить жизни. С этой позиции не только реалии картины, но и сама ее съемка накануне начала Второй мировой войны может восприниматься однозначно — как выполнение пропагандистского заказа. Выполнение гениальное, супергениальное, что и отличает фильм Эйзенштейна от бесчисленных кинематографических и литературных аналогов того времени, но, увы, не меняющее от этого своего изначального содержательного фундамента.